— Да, — мои губы трогает тень улыбки. — Но это не только люди. Мне нужно кое-что сделать… Успеть сделать, пока Смерть наконец не придет, чтобы забрать меня с собой.
— Ты ждешь этого момента?
— В плохие дни — да, в хорошие — нет. Я стараюсь жить так, чтобы потом, в свои последние мгновения не жалеть о потерянном времени. Ты задаешь слишком много сложных вопросов, Прим.
— Можно еще один? Последний?
— Да, — опрометчиво говорю я, еще не зная, как сильно пожалею о сорвавшемся с языка коротком слове.
— Ты хотела, чтобы я показала Организаторам что-то особенное… чтобы они не забыли обо мне.
— Так было нужно, — твердо отвечаю я. — Ты все сделала правильно. Ты рисковала, но это того стоило.
— Хорошо. А ты?
— Что я?
— Ты запомнишь меня?
Комок в горле мешает говорить, и мой голос срывается на хрип загнанного в ловушку зверя.
— Тебя… Тебя невозможно забыть, Примроуз Эвердин.
Не оборачивайся к ней. Не подходи к ней. Не прикасайся к ней. Я стремительно вылетаю из комнаты, теряя последние крохи самообладания.
Проходя мимо гостиной, замечаю темный силуэт у окна. Пит. Забрался с ногами на подоконник, обнял себя за плечи и уставился на Главную Площадь, откуда, несмотря на предрассветный час, все еще доносятся воодушевленные крики толпы, предвкушающей незабываемое зрелище.
— Не спится? — я подхожу к нему со спины и сажусь напротив на широком каменном уступе.
— Уснешь тут, — невесело улыбается в ответ парень.
— Это было очень смело с твоей стороны, — замечаю я, имея в виду его интервью. — Не каждый решится поведать о своих чувствах на весь мир в прямом эфире.
— С моей стороны было бы смело не поддаться влиянию Хеймитча и играть по своим правилам, — усмехается Пит. — Спасать себя, а не Прим.
— Он хочет как лучше.
— Знаю. Спасибо вам обоим.
— За что?
— За то, что пытаетесь вытащить нас из этой ямы, полной крови невинных детей.
— У нас нет выбора, — смеюсь я. — Мы вас туда столкнули, нам же теперь и спасать. Так почему ты поступил так, как сказал ментор?
— Я просто испугался, — замявшись, признается Пит.
— У тебя много страхов?
— Не слишком. По правде говоря, их вообще не было до того момента, когда ты назвала мое имя со сцены на церемонии Жатвы.
Я не выдерживаю его взгляда и бессильно опускаю глаза.
— Так получилось. Здесь нет моей вины.
— Знаю, — повторяет парень. — Я говорю не об этом. Когда я стал трибутом, меня вдруг начало страшить то, о чем я никогда и подумать не мог.
— Смерть?
— Нет, — он снисходительно качает головой. — Я боюсь потерять себя в этих Играх. Стать кем-то другим.
— Попробуй удержаться от соблазна измениться, может, очередная попытка очередного наивного трибута окажется успешной, — мой голос вибрирует от раздражения.
— Я просто не хочу быть пешкой в чужих руках, — оправдывается Мелларк.
— Ты уже ею стал. Пешкой в руках Хеймитча.
— Это другое.
— Ты думаешь, твоя жертва ради беззащитной девочки, которая тебе никто и которую убьют сразу после того, как расправятся с тобой, поможет тебе остаться человеком?
— Возможно.
— Ты и правда в это веришь?
— Стараюсь. Как бы то ни было, попытаться всегда стоит.
— Я бы сказала, стоит попытаться выжить самому.
— У меня не хватит сил, — сухо отвечает Пит. — Трудно верить в себя, когда даже самые близкие люди не поддерживают эту веру.
Я задумчиво смотрю на него из-под нахмуренных бровей. Они слишком слабые от того, что слишком добрые. Но почему тогда я теряю свою силу перед их слабостью?
— Ты очень добрый, — чуть помолчав, говорю я. — Прим повезло бы, если бы ты и правда любил ее сестру. Тогда бы она вернулась домой целой и невредимой.
— Она и так вернется. Я обычно выполняю свои обещания.
— Если все ждут, что ради каждого из них ты будешь рисковать своей жизнью, — мой тебе совет, обещай как можно реже. Тогда, возможно, спасешь еще одну жизнь. Свою.
Вместо ответа Пит лишь устало улыбается.
— Удачи тебе, Мелларк. Заставь меня поверить, что эта жертва и правда стоит твоих идеалов.
— Спасибо, Генриетта.