Вылазки в лес прекращаются. Выйти из дома, прогуляться по Шлаку, вернуться в Деревню Победителей — вот и все развлечение. Я скучаю по волку, но без наших с Китнисс луков и стрел ему будет только лучше — больше добычи. В последнее время старый друг и так редко балует меня вниманием. Может, у него появилась семья? Пит помогает родителям в пекарне, Хеймитч не покидает своего кабинета, все время общаясь с кем-то по телефону. Китнисс по просьбе сердобольной матери раздает хлеб нуждающимся, после чего обычно заглядывает ко мне. Гейл медленно поправляется и, по мере того как ему становится лучше, тень тревоги в глазах девушки становится все незаметнее.
— Как ты?
— Мне страшно. Не думаю ни о чем другом, кроме страха. Понимаю, что другим еще хуже, но не могу отделаться от кошмара, в котором Сноу убивает всех моих близких, а потом и меня.
Я не знаю, чем ее успокоить, и лишь подливаю ей ромашковый чай.
— Бывают моменты, когда я завидую тебе, — признается она однажды вечером.
— Почему?
— Тебе проще, чем всем остальным.
— Почему? — повторяю я.
— Ты никого не любишь. Умеешь и можешь любить, но не любишь. Беспокоишься за родителей, тревожишься за Хеймитча, заботишься о нас с Питом. Все искренне, но только потому, что так надо.
— Снова назовешь меня злой?
— Нет. Дело не только в злости. Но ненависть, что ты испытываешь, дает тебе свободу. От всех. От людей и навязанных ими законов.
— Никогда не думала услышать от тебя подобные слова.
— Не ты одна, — смеется Китнисс.
И, сделав глоток чая, продолжает:
— Всегда считала, что доброта — достоинство. Что милосердие достойно уважения.
— А что случилось потом?
— Я познакомилась с тобой. Ты сказала, что в нашем мире добро не имеет никакой ценности. Что такие, как Прим…
Ее голос срывается, и она замолкает на несколько минут. Я отвожу взгляд и смотрю в окно, в ожидании, пока ее отпустит.
— …что такие, как Прим, здесь не выживают. И, знаешь, ты была права.
— Пит выжил.
— Это случайность.
Ее мысли путаются. Вчера она думала и говорила одно, сегодня — другое. Так бывает. Слишком много перемен за столь короткий срок.
— Ты же не хотела быть мной.
— Не хотела и никогда не буду, — кивает Китнисс. — Я сделаю все, чтобы стать другой. И именно поэтому у меня вряд ли получится выжить.
Молчание. Только плеск остывшего чая в крошечных фарфоровых чашках.
— Не рассказывай никому о наших разговорах.
— Не буду. Я знаю, что такое секрет, Китнисс. У меня их тоже хватает. И они пострашнее, чем твои.
Девушка долго смотрит на меня со странной улыбкой на обветренных губах.
— Твой секрет в том, что ты хочешь жить. Это не страшно. Естественное желание. За него ты сама и те, кто тебя хорошо знает, могут простить тебе все.
Я разная, и с каждым — другая. Кто-то видит во мне хорошее, кто-то — плохое. Я смотрю в глаза Китнисс и снова думаю о том, что она — мое искаженное отражение в зеркале. Ни одна из нас еще не знает, что мне только предстоит сделать выбор между светлой и темной стороной.
Я прихожу к Хеймитчу, чтобы обсудить наши планы на ближайшее время. Эффи часто звонит ему, чтобы узнать новости и дать указания по подготовке к свадьбе. За всеми тревогами мы успели забыть об этом важном событии. Честно говоря, теперь мне не совсем понятен его смысл. Но сегодня на проводе отнюдь не Бряк. Я неслышно ступаю по коридору в кабинет, прислушиваясь к лаконичным ответам Хеймитча. Чуть толкаю дверь и проскальзываю в узкую щель. Ментор сидит на столе спиной ко мне, забросив ноги на подлокотник дивана. В одной руке — телефонная трубка, прижатая к уху, в другой — пульт от телевизора.
— Какие Дистрикты? Ты уверен, что у него все получилось и Сноу не заметит сбоя в системе безопасности?
Резким движением включает телевизор. Я хочу намекнуть на свое присутствие и узнать, в чем дело, но то, что я вижу на экране, заставляет меня забыть обо всем и замереть на месте.
Дистрикты сменяют друг друга, однако события, происходящие на Главной Площади, не меняются. На крышах, фасадах и окнах зданий развеваются знамена с изображением сойки-пересмешницы, той же, что на броши Китнисс. Внизу бушует толпа. Бесчисленная, несметная, разноликая толпа, ставшая единым целым в борьбе с общим врагом. Безумная, разъяренная, яростная, она крушит все, что встает у нее на пути. Сметает укрепления, швыряет камни и кирпичи, забивает каждого встречного палками. Дома пылают и рушатся, погребая под собой сотни людей, мирно спавших в своих постелях. Миротворцы палят без разбора, отстреливая и союзников, и противников. По мостовой текут ручьи черной крови. Улицы усеяны свежими трупами. В кадре появляется репортер и объявляет о тревоге третьего уровня. Забастовки. Беспорядки. Уличные столкновения. Работа всех промышленных предприятий остановлена сразу в нескольких Дистриктах. К месту событий стягивают дополнительные войска. Миротворцы не в силах справиться с обезумевшей толпой.
— Что это, Хейм? — от волнения вместо привычно-звонкого голоса из горла вырывается хрип.