Игра на двоих (СИ)

Два. Попробовать что-то новое. Три. Стать на время кем-то другим. Четыре. Стереть из памяти все, что было, и взглянуть на мир по-иному — взглядом, не замутненным кровью. Мы летим в Капитолий на планолете — железная птица намного быстрее поезда. Просто так, без особого повода. Нас не ждет Эффи и не встречают репортеры. Некуда спешить. Снимаем номер в отеле под чужими именами. Обедаем в ресторане на первом этаже. Одеваемся настолько ярко, что сливаемся с разноцветной толпой, текущей по мощеным улицам непрерывным потоком, и идем гулять по столице. Никто не узнает нас в этих клоунских нарядах: все привыкли, что Генриетта Роу всегда в черном. Никаких вспышек камер, автографов и бестактных вопросов. Я приезжала в Капитолий так много раз, и у меня не было ни дня в запасе, чтобы посмотреть на него глазами обычного путешественника. Посчитать количество этажей в стеклянном небоскребе. Загадать желание и бросить монетку в фонтан на Центральной Площади. Заглянуть в исторический музей и, краем уха слушая рассказ экскурсовода, прикоснуться к прошлому, когда наш мир был намного больше. Прокатиться на такси по самым оживленным улицам города. Выпить кофе, сидя за маленьким столиком у окна, наблюдая за прохожими и воображая, чем живет каждый из них. Почувствовать себя частью толпы и потеряться в ней только для того, чтобы понять, что ты, в сущности, — никто.

Пять. Услышать, как Хеймитч играет на рояле. Но только не на том старом, скрипяще-дребезжащем инструменте, что стоит у него в гостиной. Ментор срывает выступление какого-то всемирно известного музыканта и играет для меня в главном концертном зале Капитолия. Звуки фортепиано разносятся звонким эхом по просторному помещению, отталкиваются от стен и возвращаются на сцену. Музыка заполняет каждый уголок, каждое кресло и своего единственного слушателя.

Шесть. Ощутить на губах соль из глубин океана. Мы едем на побережье. Хейм ведет машину, я открываю окно, высовываюсь по пояс и смотрю по сторонам. Долго вглядываюсь во влажно блестящую синеву, находя в ней небо, и солнце, и облака, и пролетающих чаек. Прыгаю со скалы и не боюсь разбиться. Лечу вниз так долго, что мне надоедает задерживать дыхание. Заплываю так далеко, что теряю из виду берег. Но это неважно, ведь Хеймитч рядом. Протягиваю к нему руки:

— Спасай.

Нас накрывает волной, но за поцелуем мы не замечаем этого. Дыхания не хватает, занимаем его друг у друга. Соль выталкивает на поверхность и мы лежим на спине, любуясь ясным небом с редкими перьями облаков. Кажется, будто мы все еще под водой, будто над нами много-много метров соленого светло-прозрачного моря. Волна выносит нас на берег. Тело скользит на влажных камнях и снова скрывается в морской пене. Мы стоим на вершине скалы, и порывы ветра дают нам пощечины, словно пытаются напомнить о чем-то важном. Я раскидываю руки в стороны, Хеймитч крепко держит меня за талию и прижимает меня к себе.

— Следующее желание? — смеется он.

— Летать, — шепчу я.

Семь. Знаю, что это невозможно. Люди — не птицы; у нас нет крыльев. Напарник только усмехается и, оставив меня в номере одну, пропадает куда-то на час. Вернувшись, закрывает мне глаза черной повязкой и ведет за собой.

— Ты же не боишься боли?

— Она всегда со мной, уже привыкла.

Зрения нет, остальные чувства обострены до предела. Ментор стаскивает с меня рубашку и майку и просит сесть. Чуть наклоняюсь и обнимаю себя за плечи. Кто-то подходит сзади и завязывает мои волосы в высокий хвост, обнажая спину. Касается ее холодными пальцами в резиновых перчатках. Слышу шум голосов. Одни спрашивают, вторые отвечают, третьи спорят, кто-то кричит. Крошечная иголка впивается в тело со скоростью много тысяч раз в секунду. Кажется, кто-то вспарывает кожу и распиливает кость. Зверски больно, но я получаю удовольствие от этих ощущений. В них есть что-то новое: я предъявляю протест и бросаю вызов миру, сознательно отдавая предпочтение боли, даже когда у меня есть выбор. Мазохистка. Сумасшедшая. Хеймитч сжимает мою ладонь. Я верю ему.

Наконец мне разрешают снять повязку с глаз. Слишком яркий свет, словно мы в операционной. Встаю с жесткого стула и, схватив рубашку, прикрываю грудь и живот. Спина горит огнем, к ней лучше не прикасаться. Стоящий рядом Хеймитч просит меня обернуться и взглянуть назад. Вижу свое отражение в высоком зеркале и моментально замечаю на спине огромное черное крыло, от плеча до поясницы. Одно, с правой стороны. Крыло падшего ангела с перьями подстреленной птицы. Другое — слева, на спине Хеймитча. Тот передергивает плечами и чуть морщится, но я вижу по глазам, что он доволен. Смотрю на него с немым изумлением. Тот поворачивается ко мне:

— Теперь у нас есть крылья, солнышко. Полетели?