— Послушай, ты — самый талантливый и необыкновенный человек из всех, кого я знаю. Не такой, как остальные, но гораздо сильнее многих. Твое оружие ранит ничуть не хуже, чем самый острый нож.
— Листок бумаги и карандаш? — горько усмехается стилист.
— Да. Ты пронзаешь сердца людей насквозь, трогаешь их души, заставляешь увидеть скрытый смысл. Ты даешь им ничуть не меньше надежды, чем мы. Что стало бы со мной и Китнисс, наряди ты своих трибутов в шахтерские робы? Ты уже часть восстания. Часть нас.
— Спасибо, Генриетта.
— Я сама готова участвовать в Играх, только бы примерить тот пылающий костюм, ослепить зрителей его огненным сиянием и сорвать оглушительные овации, — шутливо ворчу я.
Парень грустно улыбается и еле слышно произносит:
— Ну уж нет, хватит с меня лишиться одной Музы.
На самом деле стилист подумал и обо мне: мое платье украшает такой же огненный пояс. Хеймитч нерешительно обнимает за талию и тут же опускает руку:
— Теперь ты опасна даже для меня.
Наших трибутов гримируют так, что даже мы не сразу узнаем их, что уж говорить про зрителей. И снова они производят фурор, и снова становятся негласными звездами Открытия. Все внимание — только на них, и другие Дистрикты завидуют, волнуются и злятся. Даже ледяной взгляд Сноу теплеет, стоит ему с интересом взглянуть на Китнисс и Пита. Наверное, предвкушает головокружительный успех еще одного умело поставленного спектакля. Актеры же гордо смотрят вперед, делая вид, что не замечают, какое сногсшибательное впечатление произвели.
В общем, вечер проходит нескучно. Когда церемония заканчивается, и трибуты возвращаются в Центр Подготовки — новое здание, специально построенное и оборудованное для Третьей Квартальной Бойни, — Хеймитч представляет их своим старым друзьям из Одиннадцатого. Китнисс переводит возмущенный взгляд с Эбернети на Рубаку, нагло сорвавшего с ее губ поцелуй, но оба лишь смеются. В лифте Джоанна демонстративно соблазняет Пита, жалуясь на своего горе-стилиста. Эвердин уже готова зарычать от ярости, но Мейсон успевает избежать мести: кабина останавливается на седьмом этаже, мы поднимаемся выше, на последний. Тем же вечером, несмотря на усталость, смотрим запись Жатвы. Не для того, чтобы познакомиться с другими трибутами — их мы уже видели на Церемонии Открытия, —, но чтобы лучше знать сильные и слабые стороны каждого из них. Брат и сестра из Первого, добровольцы из Второго, невозмутимые Бити и Вайресс, пара мало что соображающих наркоманов, Финник со своей сумасшедшей подругой, Джоанна — если бы Китнисс погибла, я повторила бы судьбу старой знакомой, став единственным победителем женского пола, — Цецелия, оставившая семью, Рубака. Все актеры, задействованные в спектакле, так или иначе запоминаются. Всех знают, всех любят. Со всеми жаль прощаться. Не мне — зрителям. Рейтинг программы-интервью, что ведет Цезарь, взлетит в этом году до небес.
Количество дней, отведенных трибутам для подготовки, уменьшают до трех. Утром четвертого дня — демонстрация навыков и объявление результатов. Вечером пятого — интервью и торжественное прощание. Хеймитч велит Китнисс и Питу лучше присмотреться к каждому участнику и выбрать союзников. Парень согласно кивает, девушка произносит категоричное «нет». Нам не остается ничего, кроме как припугнуть ее, что если они останутся вдвоем, их уничтожат в первую очередь, хотя это и не совсем так. Каждый из Победителей знает, что происходит в его Дистрикте — видит беспорядки, слышит об ужесточении правил, ощущает запах восстания в сгустившемся тумане страха. Все они хотят либо остановить это и сделать шаг назад, к старому миру, либо найти в своих рядах настоящего лидера и идти за ним вперед и вперед, к новому миру — миру в полном смысле этого слова. Мы должны убедить всех, что Сойка-Пересмешница и есть тот самый лидер. Что за нее не жаль даже пожертвовать пожертвовать собой на Арене.
И мы приступаем к делу. Пока трибуты тренируются и производят впечатление на будущих соперников не только внешним видом, но и умением постоять за себя, я и Хеймитч ищем союзников среди их менторов. Чтобы не вызывать лишних подозрений, не прячемся по углам, обсуждая таинственным шепотом наши планы, но, наоборот, плаваем на поверхности: собираем небольшую компанию и выходим в город. Держимся на виду: обедаем в открытом кафе, выпиваем в местных барах, разговариваем, делимся воспоминаниями, громко смеемся. «Выделываемся, как можем», — называет наше поведение Хеймитч. Мы быстро вырабатываем какое-то подобие тайного языка, на котором и объясняемся, пытаясь прийти к соглашению. Нам нужна поддержка не только на Арене, но и за кулисами.