Игра на двоих (СИ)

— А в Капитолии?

— Пока не получается пробиться, — качает головой Крессида, краем глаза просматривая видео и разбрасывая их по папкам, озаглавленным нашими именами.

В сердце вонзается крошечная игла, когда я вижу, как из-под ее бегающих по клавиатуре пальцев выходит «Хеймитч Эбернети».

— Я смотрела твои Игры, — продолжает режиссер. — Мне тогда было двадцать семь. Я увидела, как ты сражаешься на Арене, и подумала, что тоже хочу делать что-то значимое. Надеялась, что для меня еще не поздно что-то изменить.

— Никогда не поздно. А то, что я делала, не значило ничего. На самом деле от меня мало что зависело: я не выбирала, выбирали меня.

— Знаю. Но ты выбрала жить, и билась за свой выбор до конца.

Мой смех звучит не слишком весело:

— Да уж, это то, что у меня лучше всего получается. Оставаться в живых. Твой талант намного полезнее для общего блага, чем мой. Я не верила, что у тебя и твоей команды что-то получится.

— Потому что мы из Капитолия?

— Дело не в этом. В столице были и есть свои гении. Просто я вообще мало во что — и мало в кого — верю. Предпочитаю не верить — так меньше разочарований. Но в случае с тобой я ошиблась, ролик и правда получился потрясающим.

— Спасибо. Мы разделили обязанности: я отвечаю за творческую составляющую роликов, а Мессала — за техническую.

— Мудрое решение. Это Плутарх вытащил вас из столицы?

— Нет. Мы сбежали задолго до того, как он вернулся сюда. Сбежали сами. И это, — она обводит рукой Штаб, — определенно стоило наших жертв.

Час спустя Бити запускает в эфир сразу два новых промо-ролика: Китнисс в госпитале за несколько минут до взрыва и разговор с очевидцами случившегося в Дистрикте-8. Мы не отрываем взгляд от громадного экрана на стене напротив двери в Штаб. Койн приходит как раз вовремя, чтобы присоединиться к просмотру, но, думаю, это отнюдь не совпадение: ей послали сообщение с отчетом о проделанной работе.

Следом за нами эфир захватывает Капитолий и выносит на обозрение всего Панема уже знакомую программу с новым сюжетом. Ведущий — Цезарь Фликермен. Тема интервью — Китнисс Эвердин, девушка, из-за которой развязалась такая бойня. Гость — бесплотная тень, призрак с серо-голубой кожей и черными провалами глаз, ранее известный как Пит Мелларк.

В Штабе повисает тишина: все смотрят на измученного пытками парня и ловят каждое его слово. Пока идет интервью, молчание раз или два прерывается чьим-то недоверчивым фырканьем или недовольным возгласом. К моменту, когда Пит заканчивает говорить, вся комната гудит, словно улей разбуженных ос-убийц. Он снова призывает к разоружению. Просит остановиться хотя бы на секунду и представить, чем может закончиться эта война. Умоляет Сойку раскрыть глаза, оглянуться по сторонам и подумать, доверяет ли она своим новым союзникам.

— Ты ведь всегда была такой умной девочкой, Китнисс, — шепчет Пит. — Тебе не нужны советчики. Твоё влияние огромно, никто в Панеме не силён так, как Сойка-Пересмешница. Почему ты тратишь свою силу только на то, чтобы разрушать и уничтожать? Спаси нас, Китнисс.

Оба интервью разделяют всего несколько дней, но кажется, что между ними — целая вечность. От прежнего Пита не осталось ничего, даже голос изменился, став из звонкого глухим, хриплым и каким-то надтреснутым. Сломанным. Мелларка ломают. Всего, от кончиков посиневших пальцев до давно забывшей о гордой осанке спине.

Интервью заканчивается, и на черном экране вспыхивает герб Капитолия. Я оставляю Крессиду просматривать оставшиеся кадры с Арены разных лет, а сама подхожу к столу, за которым расположился изобретатель.

— Бити, мы можем записывать и сохранять Капитолийские программы?

— Обижаешь! — скупо улыбается мужчина. — Я каждый раз это делаю.

— Койн приказала? — просто уточняю, но сама моментально начинаю искать подвох.

Например, эти записи можно использовать против Мелларка, когда он вернётся в Тринадцатый и присоединится к восстанию, чтобы для нас он стал такой же послушной куклой, как для Сноу.

— Нет, это моя инициатива.

Бити пускает меня за свой компьютер, я надеваю наушники и включаю запись. У меня нет логичного объяснения, зачем я это делаю: мне просто кажется, что так надо. Я вслушиваюсь в слова Пита и всматриваюсь в его лицо, стараясь услышать и увидеть скрытый смысл, пытаясь понять, не хотел ли Сноу таки образом намекнуть нам с Китнисс на что-то, о чем не пожелал говорить вслух. «Ты ведь всегда была такой умной девочкой». Меня не отпускает ощущение, будто разгадка лежит где-то на поверхности, а я никак не могу добраться до неё сквозь толщу пафосно-красивых, но бессмысленных слов.

Внезапно по спине пробегает неприятный холодок. Неважно, когда Сноу успел довести Пита до столь плачевного состояния — может, интервью записали давно, может, был прямой эфир. Важно, проделал ли Президент то же самое со всеми пленниками: Мелларк не единственный, у кого есть близкие в Тринадцатом. С Энни, например, ведь капитолийские судьи не проявляют снисхождения даже к таким слабым, как сумасшедшая мисс Креста. Или с Хеймитчем. С Хеймитчем, который знает в разы больше, чем все остальные пленники вместе взятые.