Игра на двоих (СИ)

Он рассказывает о варварской атаке на гидроэлектростанции в Дистрикте-5. О сошедших с рельсах поездах и ещё о чем-то: я не слушаю. Его слова — не его и не имеют никакого смысла. Но отчего-то мне становится тревожно.

— Мы прерываем вашу ежедневную порцию лапши на уши, — бормочет себе под нос гений, стуча пальцами по клавиатуре компьютера, — и представляем вам… это.

«Этим» оказывается пятисекундный ролик с Китнисс, бродящей по развалинам Дистрикта и поющей песню. В комнате нарастает одобрительный шёпот.

— Получилось!

— Это наш ролик!

— Браво, Бити!

Мелларк растерян. Он пытается продолжить, но на этот раз парня прерывает Гейл своим рассказом о гибели Двенадцатого. Сноу старается сохранять спокойствие, но его глаза мечут молнии. Пользуясь тем, что оператор берет крупный план Мелларка, Президент жестами пытается сказать что-то тем, кто за кадром. Сгустившееся в Штабе напряжение можно резать ножом. Чувство тревоги нарастает, сердце колотится как сумасшедшее. Короткие промо мелькают один за другим, изредка среди них появляется изображение едва шевелящего губами Пита.

— Бунт на гидроэлектростанции…

Китнисс стоит на развалинах пекарни.

— …бессмысленный…

Гейл называет число выживших.

— …акт разрушения.

Китнисс.

— Чем закончится…

Гейл.

— Кто останется…

Китнисс.

— …выжить…

Гейл.

— …невозможно.

— Нет! Прекрати это, Бити!

Мне не хватает какой-то доли секунды, чтобы остановить гения, прежде чем он запустит в эфир следующий ролик. Тот, в котором я. Беги, любимый. В отличие от убийцы из песни Китнисс, я совсем не хочу, чтобы местом нашей встречи стала виселица.

Комментарий к КНИГА V. ВЕЧНЫЙ ШАХ. НИЧЬЯ. Глава 51. Ответ отрицательный

Вечный шах — шахматный термин, ситуация, в которой одна из сторон (как правило, сильнейшая) не может избежать серии повторяющихся шахов. Партия при этом, как правило, оканчивается ничьей после троекратного повторения позиции.

========== Глава 52. Выживших не судят ==========

Мы продолжаем играть в шахматы. Ход следует за ходом. Ходим мы — ходит враг. Мы — враг. Мы — враг. Пешки все ближе и ближе к центру доски, а интриги ферзей — все сложней и запутанней. И нам остается только гадать, чем на этот раз ответит враг на наше отчаянное сопротивление. Вдруг за все, что делаем я, Китнисс, Гейл и остальные, страдаем не мы сами, но те, без которых ничего — в том числе нас и революции, — не было?

Именно такие мысли проносятся в моем сознании за секунду до того, как я пытаюсь остановить Бити. Понимаете теперь почему? Мы выжили и стали символами революции. Мы живы, мы в безопасности. Снимаем агитролики, продолжаем сеять смуту, подталкиваем народ Панема к гражданской войне. Но за все наши грехи Сноу наказывает не нас. Пит был цел и невредим, пока о Китнисс не было слышно. Но вот она вернулась, показалась всем на глаза, навестила раненых в госпитале Восьмого — и весь город уничтожен, а ее любимого Пита подвергли пыткам. Мне глубоко безразлична судьба Мелларка, но я боюсь сорваться, представив на его месте Хеймитча, а потому думаю лишь о парне. И все же непрошеные, ненужные, но такие важные мысли бегут вперед и вперед, и я не в силах удержаться на одной из них. Что будет с ментором после того, как Сноу увидел на экране меня? Новую угрозу, о которой он успел и забыть? Сердце стучит в такт невысказанным словам. Что теперь будет? Что теперь будет?

Однако Пит не дожидается, пока Китнисс натворит что-нибудь еще, за что его, наконец, убьют, и сам подписывает себе смертный приговор.

— К утру в Тринадцатом уничтожат всех!

После его слов хаос, который мы видим на съемочной площадке в Капитолии, немедленно распространяется по Штабу.

— Его убьют… Они убьют его! — визжит Китнисс.

— Энни. Энни. Энни, — как заведенный тихо повторяет Финник, раскачиваясь на носках взад и вперед.

— Это явно не по сценарию, — замечает Бити.

— Похоже на то, — соглашается с ним Плутарх.

— Ну наконец-то сказал хоть что-то полезное! — раздраженно фыркает Гейл.

— Неважно, — обрывает всех Койн. — Думаю, мы все правильно поняли слова Пита. На Дистрикт будет совершено нападение. Прямо сейчас.

Президент не выглядит испуганной, или удивленной, или застигнутой врасплох, или даже озадаченной. И это понятно, ведь, когда вокруг война, Альма Койн чувствует себя в своей стихии.

— Объявить воздушную тревогу! Эвакуировать население! Запустить системы ПВО!

В следующую секунду наши барабанные перепонки разрывает пронзительная сирена. Механический голос начинает отсчет минут до закрытия взрывозащитной двери. Так и не сказав ни слова, я иду к выходу, но меня останавливает властный голос Койн, тон которого удивительно созвучен с сиреной.

— Генриетта!

Останавливаюсь прямо на пороге.

— Убедись, что твои родные эвакуировались вместе с остальными, и возвращайся в Штаб.

Я надеялась переждать налёт в бункере вместе с семьёй, которая наверняка в ужасе от происходящего, но, видно, не судьба.

— Но…

— С ними все будет в порядке, обещаю, — женщина подходит ближе и понижает голос так, чтобы слышала только я. — Ты нужна здесь.