Небольшая комната до отказа набита техникой и людьми в военной форме. В центре стоит длинный стол с главной панелью управления, за которым сидит мертвенно-бледный Плутарх. Помощники Президента не отрывают глаз от экранов, на которых видны вражеские эскадрильи, одна за другой приближающиеся к Тринадцатому. Сама Койн меряет шагами комнату, останавливаясь каждую минуту и отдавая короткие приказы.
— Объявить взлет по тревоге! Готовить к контратаке ракеты дальнего действия!
— Так точно! — слышится со всех сторон.
Раскатистый гром взрывов оглушает, мешает думать, лишает всех чувств, оставляет только животный страх. Инстинкт самосохранения велит мне то спрятаться под стол и закрыть голову руками, то покинуть Штаб, выбраться на поверхность и бежать как можно быстрее и дальше.
Падает бомба. Еще одна. И еще. Но крепкие, без единой трещинки стены стоят, потолок не прогибается под тяжестью ударов, а пол не уходит из-под ног. Внезапная, гениальная в своей простоте и очевидности мысль отрезвляет меня, избавляет от охватившего было ужаса и возвращает способность соображать. Все правильно. Жители Тринадцатого построили этот бункер много лет назад, предвидя войну, что последует за восстанием. Но совсем не для борьбы, а для того чтобы переждать нападение и выжить, когда все остальные, те, кто воевал в открытую, полегли на поле боя. Логика эгоистов, но ведь выживших не судят. Почему бы Койн не воспользоваться неписаным заветом своих предков?
— Госпожа Президент!
— Слушаю, солдат Роу.
Женщина сверлит взглядом экран, не обращая на меня внимания, и мне приходится подойти и встать рядом с ней.
— Отмените вылет по тревоге. Пусть продолжают атаковать. Не реагируйте.
Койн оборачивается. На ее лице — удивление пополам с озадаченностью.
— Десять минут назад вы сами сказали, что не разбираетесь в военной стратегии. Почему я должна прислушиваться к мнению простого солдата, когда речь идет о таком важном деле, как ведение войны?
— Потому что вы сами потребовали моего присутствия. Вам важно мое мнение. Вы, думаю, уже поняли, что я не привыкла молчать, если мне есть, что сказать. Тем более, если мои слова что-то значат.
Серые глаза смеются. Смеются?
— Говорите, мисс Роу.
Нас прерывает краткий доклад одного из помощников:
— Поврежден северо-западный резервуар воды. Разрушен транспортный коридор. Прямое попадание в ракеты ПВО в секторе 3.
Забыв обо мне, Койн резко поворачивается к стоящему за ее спиной Боггсу.
— Мы же сами себя выдали, потому что стреляли в ответ!
Очередной взрыв сотрясает Штаб так сильно, что едва не сбивает нас с ног. Осторожно ступая по полу, усыпанному каменной крошкой, что горстями падает с потолка, я отхожу обратно к столу и опускаюсь на шаткий стул. Она все поняла, объяснения не нужны.
— Куда они бьют? — требовательно спрашивает Президент.
— Вслепую, — отвечает кто-то.
— С вашего последнего столкновения прошло слишком много времени, капитолийцы не знают, что и где у вас находится, — тихо замечаю я, откинувшись на жалобно скрипящую спинку.
— Так ты это имела в виду? Когда предложила не отвечать на их атаку?
Я мыслила более поверхностно, но, в общем, да. Улыбка получается неуместно веселой.
— Бункер ведь для того и создан, чтобы прятаться.
Койн не сводит с меня внимательного взгляда, а уголки ее тонких злых губ медленно ползут вверх. Секунду спустя по комнате разносится новый, последний приказ.
— Отменить вылет по тревоге. Прекратить огонь. Укрыть все системы противовоздушной обороны. Закрыть пусковые площадки и всю вентиляцию. Мы переждем налет.
— Они же заколачивают наш гроб! — подает голос находящийся на грани обморока Плутарх.
Я не испытываю и намека на симпатию к этому человеку, но сейчас мне даже жаль его. Впрочем, не больше, чем себя, точно так же привыкшую дышать глубоко и свободно.
— С возвращением домой, господин Хевенсби, — с усмешкой говорит Президент. — Я смотрю, Капитолий вас избаловал. Вдохните поглубже. Нас ждет долгая ночь.
Подачу кислорода понижают, и очень скоро в комнате становится душно. Но мне все равно холодно. Холод исходит откуда-то изнутри. Он леденит сердце, заставляя его биться медленнее, замораживает кровь в венах, пускает стайку мурашек по спине. Мы выживем. Бункер выдержит. Штаб расположен глубоко внизу, чуть в стороне от бункера, куда эвакуировали население Дистрикта, так что капитолийцам и их снарядам нас не достать. Я говорю себе те же слова, которыми собиралась успокоить родителей, но не верю ни одному из них. Липкий страх снова заключает меня в свои объятия. За себя, за семью, за Хеймитча. Где он сейчас и что с ним делают? Пытаюсь отвлечься, но мысли рано или поздно возвращаются к смерти. Какая была бы самой подходящей для такой эгоистки, как я? В огне, вместе с остальными жителями Двенадцатого, или в безвыходном лабиринте из земли и камней, вместе с шахтерами? А может, под пытками, вместе с ментором? Не знаю. Не хочу умирать.