Игра не для всех. Сталинград

Быстро разлагающаяся солдатня в кратчайшие сроки перестала подчинять командам, отказывалась воевать, а вскоре начались избиения бывших командиров и наконец, их убийства. Правда, вначале под раздачу попадали в основном старшие офицеры, которые дистанцировались от солдатской массы и нередко были к ним излишне строги и несправедливы. Но, как только толпа почуяла кровь, самосуд над любым из офицеров стал возможен по любому, даже надуманному поводу… А тут еще с тыла пошли вести о том, что разгулявшиеся в городах уголовники и дезертиры в открытую грабят людей — и не только купцов и дворян, но все тех же мещан, забирая последние драгоценности, деньги и еду. Что поделать — так плохо и несправедливо работающая государственная машина Российской империи все же обеспечивала какой-никакой порядок, а вот временному правительству возрождать полицию было как-то не с руки… В итоге почувствовавшие безнаказанность мародеры, ядром шаек которых были матерые уголовники, грабили всех без разбора. Пытавшихся при этом сопротивляться мужчин (в основном не имеющих оружия) могли избить до полусмерти, могли просто убить. А молодые женщины, девушки и даже девочки нередко становились жертвами гнусного, скотского насилия… Поручик Белов, у которого в маленьком Торжке остались престарелые родители и две младшенькие девушки-сестры, в один прекрасный день спорол с плеч погоны, выменял добротную форму из хорошего сукна на грязные крестьянские тряпки, да двинулся домой, спрятав в карман офицерский наган с запасом патронов. Мысли про офицерское достоинство и попрание чести он старательно гнал из головы…

Револьвер дважды спас Белову жизнь за время его путешествия, а дома ему повезло: он застал родных живыми и невредимыми. Все же маленький, патриархальный Торжок, это вам не Питер и не Москва, и даже не соседская купеческая Тверь, где грабежи вовсю процветали.

Приход к власти большевиков ознаменовался наведением порядка на местах. Начала функционировать милиция, местные органы власти, стал стихать бандитский беспредел. Дезертиров принялись сгонять обратно в армию, укрепляя дисциплину расстрельными методами. Московское выступление юнкеров вызвало у Николая Ивановича лишь злую усмешку — за кого дрались, за кого гибли эти юнцы? Неужто за Керенского и временное правительство?! Тех самых, кто собственными руками развалил армию и дал старт всеобщему хаосу?! Ну, уж дудки. Сам Белов желал начать службу в милиции — за время возвращения домой он насмотрелся и наслушался всякого. И заодно загорелся дикой ненавистью к налетчикам, кто грабил, насиловал и убивал беззащитные семьи тех, кто продолжал честно исполнять солдатский долг на фронте.

Но в наспех открытом отделе милиции, узнав биографию поручика, перенаправили сего перспективного кандидата в армию. Немного подумав, Николай Иванович решился восстановиться на службе…

Лучше бы он этого не делал.

Грянувшая Гражданская война ошеломила его своей неприглядной жестокостью, равнодушию к простым людям, зверствами с обеих сторон. Но особенно со стороны РККА, в которой служила куча легионеров типа китайцев, латышей и даже венгров — пришлым было плевать на беды простых людей, у них не было затаенной жалости к «своим», оказавшимся по ту сторону фронта. Идеальные, безжалостные каратели… В отдельных городах ВЧК работала как конвейер — расправляясь с «неблагонадежным элементом», чекисты расстреливали людей сотнями, а эксгумированные позже трупы имели следы безжалостных пыток. Жертвам вырезали половые органы, сдирали кожу, скальпировали… А самого Белова ошеломили расправы над священниками. Одного из них, уже мертвого, он увидел прибитым гвоздями к вратам церкви, а другого зарубили в его присутствии перед беснующейся толпой. Батюшка не отрекся от Бога, не сказал вслух, что Господа нет… Военспец с расширенными от ужаса глазами смотрел на казнь и уже невольно потянулся к кобуре с револьвером — а потом поймал смеющийся взгляд своего комиссара, латыша Янсонса. Тот следил за Николаем с едкой улыбкой и одновременно с вызовом, сжимая в руках вороненый германский маузер. А колеблющийся Белов вдруг подумал о семье и о том, что попа он уже не спасет, зато сам погибнет однозначно. Да еще и семье достанется «за измену» — после чего круто развернулся на каблуках и покинул площадь перед храмом, ставшую в одночасье лобным местом…