Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса

Это очень важные строки. Во-первых, они подтверждают, что к 1623 году памятник в стратфордской церкви был уже сооружён. Во-вторых, они бесспорно подтверждают связь между Шекспиром и Шакспером, но какую связь? Говоря о том, что время «размоет» стратфордский «монумент», автор стихотворения, очевидно, выражается намеренно двусмысленно. Ибо это можно понять просто в том смысле, что воздвигнутый человеческими руками памятник когда-нибудь неизбежно будет разрушен неумолимым временем, тогда как духовному памятнику — великим творениям Шекспира — суждена вечная жизнь; так истолковывают это образное выражение стратфордианцы. Но нестратфордианцы понимают его по-другому: Диггз говорит о будущем, когда исчезнет, испарится[68] завеса, маска, скрывающая лицо великого человека, и миру откроется удивительная правда о нём и о его книге. Здесь, так же как и в поэме Джонсона, а ещё через десятилетие — в стихотворении Милтона, — творения Шекспира как бы отделяются от памятника, на котором начертано его имя. При этом предсказание, что время «размоет», уберёт только что созданный памятник, обнаруживает странное отсутствие пиетета к сооружению в церковной стене, поставленному, казалось бы, именно для того, чтобы отметить эту могилу среди многих других. О том же, вероятно, говорит и подозрительная опечатка (?) в ключевом слове «монумент».

Ни Холланд, ни Диггз при жизни ни разу не упомянули имя Шекспира, творения которого они, оказывается, настолько высоко ценили, что считали его не просто «знаменитым сценическим поэтом» (Холланд), но Королём Поэтов! Никак не откликнулись они и на его смерть. Так же, как и знавший его ещё более близко и тоже высоко ценивший поэт и драматург Бен Джонсон, — при жизни Шекспира и он не сказал о нём открыто ни одного слова. И не только при жизни Барда, но и в течение нескольких следующих после его смерти лет.

В 1619 году Бен Джонсон предпринял пешее путешествие в Шотландию, во время которого он посетил поэта Уильяма Драммонда и был его гостем несколько дней. В дружеских беседах (за стаканом вина, неравнодушие к которому своего гостя Драммонд специально отметил) Джонсон откровенно высказывал мнение о выдающихся писателях, поэтах и драматургах, вспоминая при этом множество интересных деталей о каждом из них и об отношениях с ними, — а знал он едва ли не всех своих литературных современников. Эти рассказы, проводив гостя в постель, Драммонд каждый раз добросовестно записывал. Его записи — не без приключений — дошли до нас, и они дают уникальную возможность увидеть «живыми» многих выдающихся елизаветинцев и якобианцев, а заодно хорошо дополняют наши представления о неукротимом нраве и злом языке самого Бена. Мы находим в «Разговорах с Драммондом» и воспоминание о жестокой ссоре с Марстоном, и описание внешности Филипа Сидни (хотя Джонсону вряд ли довелось его видеть), и многое другое о Донне, Дрейтоне, Дэниеле, Чапмене, Бомонте и, конечно, — больше всего о самом Бене Джонсоне. Но напрасно стали бы мы искать здесь какие-то конкретные воспоминания Джонсона об Уильяме Шекспире, о человеке, которого Бен, как станет ясно из поэмы, написанной через несколько лет для Великого фолио, хорошо знал и ставил несравненно выше всех современников и даже выше корифеев античного театра. О Шекспире Джонсон сказал лишь, что ему не хватало искусства, да ещё вспомнил, что в одной пьесе («Зимняя сказка») у него происходит кораблекрушение в Богемии, где нет никакого моря. И больше ничего.

А теперь, всего лишь через три-четыре года, Джонсон пишет для Великого фолио поэму, которая станет самым знаменитым из его поэтических произведений и навсегда свяжет в глазах потомков его имя с именем Великого Барда: «Памяти автора, любимого мною Уильяма Шекспира, и о том, что он оставил нам». В этой блестящей поэме, исполненной подлинного пафоса, содержатся высочайшая, проникновенная оценка творчества Шекспира и пророческое предсказание того места, которое ему предстоит занять в мировой культуре. Джонсон называет Шекспира «душой века, предметом восторгов, источником наслаждения, чудом нашей сцены». Шекспир — гордость и слава Англии: «Ликуй, Британия! Ты можешь гордиться тем, кому все театры Европы должны воздать честь. Он принадлежит не только своему веку, но всем временам!» В заключение поэмы Джонсон восклицает: «Сладостный лебедь Эйвона! Как чудесно было бы снова увидеть тебя в наших водах и наблюдать твои так нравившиеся нашей Елизавете и нашему Джеймсу прилёты на берега Темзы! Но оставайся там; я вижу, как ты восходишь на небосвод и возникает новое созвездие! Свети же нам, звезда поэтов…» Более тщательный разбор этой замечательной поэмы нам ещё предстоит. Пока же отметим, что Уильям Шакспер жил в Лондоне почти постоянно, а не «прилётами»; к тому же, невозможно представить себе грозную владычицу Британии или её преемника, с радостным нетерпением ожидающими приезда члена актёрской труппы в свою столицу.