И ещё одна строка в начале поэмы заслуживает пристального внимания: «Ты сам себе памятник без надгробия…» Она звучит загадочно: ведь стратфордский настенный памятник только что был установлен и его упоминает в своём стихотворении Диггз. Но, выходит, для Джонсона этот памятник как бы не существует вообще: единственным истинным памятником Потрясающему Копьём являются его имя и творения, как и при жизни, они были его единственной ипостасью.
Подлинной достопримечательностью книги стал помещённый на титульном листе портрет, представленный как изображение Уильяма Шекспира. Портрет был выполнен молодым гравёром фламандского происхождения Мартином Дройсхутом (родился в 1601 г.). Портрет очень странный и, что особенно удивительно, совершенно не похож на другое изображение Шекспира, появившееся незадолго до того, — стратфордский бюст в храме Св. Троицы (и в первоначальном, и в сегодняшнем его виде).
Лицо маскообразное, лоб огромный («как при водянке», заметил один шекспировед), широкий подбородок вытянут вниз. На верхней губе — узкие усики, под нижней губой штрихами обозначена маленькая бородка; кроме того, подбородок и верхняя губа как будто нуждаются в бритье. Плоское, торчащее в сторону ухо и волосы кажутся наклеенными. Линия овала лица идёт прямо от мочки уха, а за ней — другая, резко очерченная линия, скрывающаяся вверху за ухом, а внизу уходящая под подбородок. Поскольку свет дан с разных сторон, эту линию нельзя считать естественной, контуром тени; линия нанесена художником специально и, как считают нестратфордианцы, она обозначает край маски, — для тех, кто посвящён в тайну портрета. Огромная голова кажется отделённой от туловища плоским, напоминающим секиру или блюдо плоёным воротником.
Не менее странное впечатление производит и одежда «фигуры» (как назвал это изображение Бен Джонсон). Неправдоподобно узкий кафтан, богато отделанный шитьём и пуговицами, никак не похож на одежду человека среднего сословия. Самое удивительное: одна половина кафтана показана спереди, другая — сзади: оба рукава на левую руку (однако заметили это только в начале XX века специалисты из лондонского журнала для портных). Мог ли художник, пусть даже самый неопытный, допустить такую ошибку[69]
? Нет, это могло быть сделано только специально, по указанию хитроумных инициаторов Великого фолио, чтобы показать: там, за необыкновенным «портретом» — не один человек…Некоторые учёные, исследовавшие гравюру Дройсхута, пришли к заключению, что уникальный кафтан и воротник-секира на этом портрете являются плодом фантазии художника. Действительно, найти в этом смысле что-то аналогичное в галерее портретов людей среднего сословия XVI—XVII веков очень трудно, наверное, невозможно, не говоря уже об абсолютной уникальности «раздвоенного» кафтана. Но нормальные кафтаны сходного покроя и отделки можно увидеть на портретах нескольких самых высокопоставленных титулованных аристократов, например графов Саутгемптона и Дорсета. Особенно интересен портрет графа Дорсета работы И. Оливера (1616 г.), где не только кафтан, но и воротник имеют некоторое сходство с дройсхутовской «фантазией», и читатель может в этом убедиться. Похоже, что Дройсхут видел картину Оливера и кое-что оттуда позаимствовал[70]
, когда конструировал портрет Шекспира.Многочисленные странности гравюры Дройсхута требуют, конечно, какого-то объяснения от биографов-стратфордианцев, и они чаще всего предлагают самое простое — указывают на молодость Дройсхута (в 1623 г. ему было всего 22 года), неопытность, скромные творческие возможности. Так, С. Шенбаум пишет: «Едва ли он (Дройсхут. —