Игра по-крупному

Бывало и так: уезжал на дачу, открывал промерзший дом, доставал с чердака лыжи, ботинки, легкие алюминиевые палки, отблескивающие желтизной, и уходил в лес. Бежал по размеченной флажками трассе десять километров, не щадя себя на подъемах и жадно глотая ветер на спусках, подгоняя себя взглядыванием на часы и воображая, что впереди бежит некто, кого надо догнать во что бы то ни стало.

Потом топил печку, смотрел на огонь и выходил на скрипучее крыльцо -- любоваться сиреневыми тенями берез у заснеженного забора. И брало что-то за душу -- чуть грустное и прозрачно-звонкое, как свет звезд на высоком небе или слабое журчание речки в окошках истонченного льда. И тек легкий прозрачный дым из трубы -- неслышно тек и упруго, приглашая остаться на корабле и плыть в сумерках, а потом и в ночи -- по снежным сугробам, меж спящих лесов, все дальше и дальше, через пустые поля, к холмам, где встает желтая луна и смотрит на мир одиноко и удивленно.

Оставался. Лежал в нагретом над печкой спальном мешке, слушал, как звенят капли, срываясь с оттаявшей кровли, и думал о разном.

Утром выскакивал на крыльцо, прыгал в снег, катался в нем, обжигаясь, и стоял потом на ступеньках, ощущая, как подтаивает под босыми пальцами корочка льда, -- и дышал глубоко и возбужденно. Господи, да вот она -- жизнь! Вот она! Искрящийся снег, синий распах неба, красные комочки снегирей, качающиеся на ветках рябины, выросшая за ночь сосулька, от которой ломит зубы, стук бьющегося в груди сердца... Вот она, жизнь! Зачем же еще что-то придумывать? Сколько можно испытывать судьбу, проверяя -- а впрямь ли она у тебя ванька-встанька?.. Сколько можно?..

И почему-то вспоминалась Надя Шипилова, которую он любил с третьего класса и ни разу не поцеловал... Или теперь кажется, что вспоминалась?.. Неизвестно. Семь лет прошло. А то и больше. Упали те годы в бездонный колодец -- не достанешь.

Фирсов ворочался под тонким казенным одеялом, гасил и снова зажигал свет, курил, снимал с кончика языка табачные крошки и замечал невозможность остановить собственные мысли.

Рычала во сне гора мышц, именуемая хулиганом Максимовым. Утром эта гора заправит себя бачком вареных макарон, перемешанных с килькой в томатном соусе, и, проклиная городскую жизнь, побежит на развозку, которая подъезжает к комендатуре, чтобы забрать "химиков"-шоферов. Нет, прежде чем затопать кирзачами по лестнице, Коля поднимет на ноги всю квартиру: "Валера, твою мать в перегиба! Вставай!.. Игорь! А ты чего лежишь? Или у тебя завтра смена? Вот, мать вашу в дышло, хорошо устроился... А я, блин, как папа Карло -- каждый день паши! Все, блин, ученые, один только Коля Максимов неуч... Валера... твою мать, поднимайся, сука такая! Мало тебе двух опозданий? На зону захотел?.. -- Он сдернет с Валеры одеяло и пойдет ставить воду для макарон. -- Валера, щенок пса троекуровского! Ты будешь макароны?" -- "Нет, -- слабо отзовется Валера, садясь на кровати и хлопая глазами. -- Спасибо... -- Он возьмет со стула сигареты и закурит. -- Во, блин, война приснилась... Как будто меня в армию забрали, мы идет по дороге с чемоданами, и вдруг самолеты. Бр-р... Холодно..." -- "Война... -- отзовется с кухни Максимов, -- Война будет -- всем капец! Не хрен и думать. Так звезданет, что галоши свои не сыщешь... Это все ученые... Мария Кюри-Склодовская со своим мужем -- расщепили, ети их мать... Я читал... Игорь, ты читал?.. Забыл, как книжка называется... Ну, про этих, как они там в лаборатории..." -- "Читал, читал..." -- "Это все они. Ага. -- Коля будет громко мочиться в туалете, не закрывая дверь, и даст гороховую очередь. -- Если бы не они, жили бы сейчас спокойно..."

Коля будет суматошно ходить по квартире, искать бумажник с правами, поторапливать Валеру, чесать себя в разных местах и вспоминать далекий уральский леспромхоз, где его ждут родители-старики и собака Жулька, где не надо вставать спозаранку и трястись на автобусе до работы. "Ты Жульку-то мою видел, Игорь?.." -- "Иди на хрен! Видел..." -- "Это же пес что надо! Охотничья лайка. Я тебе сейчас покажу. Ты, наверное, не видел. Там, где я с ней один, когда в отпуск ездил. Ага... Сейчас покажу... Во, смотри, видишь, какая? А лапы? Что ты!.." Игорь разлепит сонные глаза, взглянет на фотографию, за окном будет стоять темно-синий сумрак, будет слышно, как на лестнице хлопают квартирные двери, Игорь вспомнит свои первые полгода на "химии", когда также вскакивал по утрам, чтобы не опоздать на работу и шел раскисшей дорожкой вдоль речки, пробираясь к вагончику своего СМУ, вспомнит, вернет фотографию: "Хороший пес" -- и не удержится, закурит натощак, испытывая стыдливую радость от того, что еще несколько часов сможет лежать в тепле, пока не загремит его будильник.