Игра (СИ)

— Тебе не кажется, что ты стал слишком часто попадать ко мне в кабинет?

Здесь, в одной на двоих тихой комнате, они могут переброситься парой слов, даже не пытаясь друг друга убить. И для Драко даже это уже нестерпимое счастье.

Поттер молча хмурится, дергает покрасневшим плечом, по которому немилосердно прошлись чьи-то клыки и острые когти. Заклинание плавно стягивается, начиная неспешно залечивать глубокие раны. Поттер вздрагивает, зажмуривает глаза, но терпеливо молчит. Настоящий аврор.

— Даже в твоей ушибленной голове уже должна срабатывать самозащита.

Голос у Драко сердитый, да и сам он действительно сердится — хорошо, что эти ранения можно лечить. А что если… Если?.. Драко боится додумывать эту мысль до конца. Как обычно, слишком сильно боится.

Ничего с ним не будет, тут же врет он себе. Даже на войне ничего не случилось, что может случиться в мирное время?

— К свету сядь.

На лбу у него новая рана. Видимо, одного шрама дураку было мало. Окровавленный прочерк симметрично нарисован с другой стороны — ровный и длинный, — и чтобы его рассмотреть Драко решительно отводит со лба темную челку. То, что теперь он знает на ощупь, какие у Поттера волосы, делает его счастливым и несчастным одновременно. Жесткие в середине, мягкие на концах. Такие же, как и он сам.

— Повернись.

Какая ирония: небрежно лечить раны у Поттера, потом неделю болея им так, словно забрал всю его боль на себя. Драко всегда мечтал быть таким как отец — рассудочным, холодным, расчетливым. Но очкарик, как обычно, спутал все его планы.

Поттер сидит, крепко зажмурившись: он не любит, когда Драко стоит так близко к нему. Но Драко это сейчас совсем не волнует. Под пальцами у него пульсирует венка, пульсирует бесконечно любимая жизнь, и он, забывшись, проводит рукой по темной, лохматой копне. Раз. И второй.

Поттер сглатывает, шумно вздыхает, проезжаясь задом по стулу, и Драко, вздрогнув, тут же делает вид, что это просто рука сорвалась. Так ведь бывает.

— Если ты и дальше собираешься получать столько шрамов, тебя лучше побрить. Налысо, как в Дурмстранге, — Драко самого раздражает его собственный ехидный и менторский тон. Но он ничего не может с этим поделать, потому что замечает на шее лиловый синяк в обрамлении кровоподтеков. И этот неизвестный синяк бесит его просто до дрожи. Говорят, рыжие ведьмы очень охочи до секса.

Драко закусывает губу, стараясь выкинуть из головы ненужные мысли. Пусть она дома творит с ним все, что угодно, но здесь, на приеме, Поттер только его. Пусть даже не подозревая об этом.

— И как все это терпит Джиневра? — Драко произносит ненавистное имя легко и непринужденно, словно это не он все эти годы призывает проклятия на рыжую голову.

Поттер морщится под его сильными пальцами, но даже не пытается от него отшатнуться.

— Не терпит.

— Истерики, ссоры? — Драко понимающе хмыкает. — Потом сладкое перемирие…

Он с силой наклоняет лохматую голову вбок, открывая засос, и мстительно накладывает на мощную шею щипучую холодную мазь, скрывая под нею засос.

Поттер дергается и невольно шипит, когда Склеивающее проходится пламенем по краям рваной раны тут же на шее.

— Это от оборотня, идиот. Джинни ушла, — роняет он, скривившись от боли, и Драко замирает, — неловко застывает с приподнятой палочкой в левой руке и банкой с тиной, зажатой в другой.

— Прости. Я не знал.

Драко и правда не знал, что рыжая может уйти. Взять и так запросто отступиться от того, к чему стремилась всю жизнь.

— Теперь знаешь.

Драко молча кивает. Теперь знает. Только какой в этом прок? Знать, что теперь Поттера будет домогаться кто-то еще. Заново натягивать чуть утихшую боль на себя. Смотреть, как тот снова влюбляется, как пялится на незнакомую девушку дурными глазами.

Слишком больно.

Поттер привычно молчит, только снова сглатывает слюну, и его кадык судорожно ходит под горлом. Вверх и вниз. Драко впервые в жизни видит, какой он, когда ему тяжело.

— Почему? — глупый вопрос срывается с губ прежде, чем Драко его успевает поймать.

Но Поттер не удивляется. Он с трудом приоткрывает глаза и смотрит на Драко больным, мутным взглядом.

— Она тоже считала, что я слишком часто попадаю в твой кабинет.

Заклинание, не сорвавшись, повисает на кончике палочки яркой серебряной каплей.

— Волновалась?

— Не слишком, — Поттер усмехается краешком губ и снова закрывает глаза.

Драко умный. Он всегда был самым умным в школе на своем факультете. Потом он был самым умным в училище. Но, видит Мерлин, сейчас даже он не в состоянии понять эту чушь.

— Тогда почему? — Драко растерян так, что, наверное, первый раз в жизни в его обращении к Поттеру нет привычной издевки. И Поттер, словно оценив, поощряет его редким доверием:

— Она считала, что я это делал специально.

Драко растерянно смотрит на сеть тонких шрамов, исчеркавших красивое, поджарое тело. На свежие ссадины и заживающие синяки. Он оглядывает эту картину и вообще перестает что бы то ни было понимать.

— Ты что, мазохист? — Драко сам знает, что вопрос звучит глупо. Поттер, конечно, кретин, но не настолько, не так.