Игра со смертью

Выход был - сон. Просто постараться уснуть, но здесь возникла новая проблема. Каждый час на все здание орала самая противная и ненавистная сирена из всех, что мне доводилось слышать. Черт возьми, на пятый раз я готова была рычать от ярости, лишь бы не слышать этого раздражающего звука. Они продолжали мучать узников даже не находясь рядом. Таким образом провалится в небытие мне не давали, а то состояние, в котором я находилась даже дремотой было нельзя назвать. Завалиться на бок не получалось, стук был намертво приварен к полу, а положение не позволяло даже согнуться, дабы коснутся холодного пола лбом. Так и стояла в этом положении, мысленно считая про себя. Нельзя терять мироощущение, счет времени. Не в ком случаем, иначе перспектива стать сумасшедшей окажется гораздо ближе, чем была изначально.

Сирена позволяла отсчитывать часы и это был единственный плюс. Психологические пытки гораздо сильнее тех, которые можно ощутить физические. И этот ежечасный вой был подобен старой, древней как мир, китайской пытке с каплей воды. Она мерно капала либо рядом, либо на голову пленного – казалось бы, ничего такого, но на самом деле этот звук сводит с ума. Особенно когда вокруг сплошная тишина и ничего кроме тишины.

Что бы хоть как-то разнообразить все происходящее, я раз за разом погружалась в себя. Вспоминала, а мысли эти выливались в яркие образы прошлого. Светлые фрагменты воспоминаний старалась отсеивать, не желая омрачать память, а вот различного дерьма оказалось предостаточно. Выстрел. Сверкающий тонкий нож в свете фонарей на пустой улице. Чей-то крик. Тяжелые дыхание. Чьи-то руки, гладящие мое тело, и кто-то считающий, что мне на самом деле приятно. Всех этих «симуляций» было пруд пруди. Им была нужна женщина, тепло тела, которое покажется родным, а мне нужна была их смерть, но перед этим – содержание их головы. То, что они знали и могли рассказать простой немке, которая так жалостливо смотрит на бедного служивого. Ведь ему тяжело, он столько пережил и нести груз на плечах… может стоит поделится? Хотя с кем-то. И они рассказывали, как миленькие вещали обо всем. И среди этого можно было выудить воспоминания.

Опять вой. Я зажмурилась, сжимая губы, дернулась. Стертые запястья отдавали болью. Может мне удастся подохнуть от заражения крови? Хотелось верить.

С другой стороны – на что надеялась? Что меня просто будут избивать до потери сознания? Нет, слишком много чести. Я для них слишком важный экспонат. Когда привыкну, можно будет попутать им парочку карт, прикинувшись, что хочу все же рассказать. Выдать ложную информацию и смотреть на искаженной лицо, когда палач ворвется в камеру и будет крыть меня матом. Чисто для морального удовлетворения. Но мне осталось жить меньше месяца точно – потом я стану бесполезна. Ведь сведения утратят свежесть, а мои «красные командиры» по десять раз успеют перетасовать колоду. Единственное, что останется важного, так это знания о том, кто еще крыса на этом прогнившем корабле. Я мало знала о том, что творится за пределами Берлина и тем более о планах Москвы относительно нападения. Вечерами, если нечем было заняться, бралась за карту и выстраивала возможные варианты развития событий на фронте. Когда получалось – радовалась, когда нет – раздраженно хмыкала, комкая карту и отправляя ее по кусочкам огню.

Выход ч.2

Дверь скрипнула, я проеме показался силуэт в пальто.

- Продолжим? (нем.) – спросил он, присаживаясь справа на свое место, а следом вошел Ронев.

- Плохо спалось, господин Палач? – едко усмехнулась я, подняв голову. Следы либо бессонной ночи, либо кошмара.

«Как ты?»

- Не зубоскаль, падаль, (нем.) - огрызнулся парень, ухватив меня за подбородок, - Я плохо знаю твой язык, но все равно понимаю. Осторожно, я могу случайно вогнать иголку глубже.

«Отвратительно. Я понимаю твою боль, хоть и не чувствую ее. Я пытаюсь быть осторожен»

Плевок в лицо он просто вытер рукавом, тут же залепив затрещину, от которого в ушах едва не зазвенело.  Мы знали, что хотим сказать. И нам не нужно было говорить прямо – это был даже не шифр, а нечто среднее, имеющую еще и ментальный подтекст.

Меня мутило. Желудок сводило судорогой боли, а горло пересохло – тянуло тошнить, ужасно хотелось курить. Душу бы сейчас продала за одну сигарету. Или хотя бы затяжку, одну, но глубокую, обжигающую легкие. И я не знала, что из всего этого мне хотелось больше всего. Интересно, они вообще собираются меня кормить? Человек может прожить без пищи трое суток, насколько я помню – не ручаюсь, что это достоверно.

- Говорят, русские стойко переносят холод, - протянул немец, складывая руки на груди, - Правда? (нем.)

Я не воспринимала его как человека. И уже даже забыла его имя. Скорее просто как интерьер мебели, предмет, от чего-то говорящий. Потому и отвечать ему не собиралась – кто станет разговаривать со стулом?

 - Молчание, знак согласия. (нем.)