Игра в бисер

Служение

Когда-то, в дни первоначальной веры,

Своим владыкам поручал народ
Блюсти в кругу пастушеских забот
Высокий строй непогрешимой меры.

В ладу с иною мерой: той, что око

Угадывает, вникнув в ход светил,
Ведомых в знании числа и срока
Разумным равновесьем скрытых сил.

Но древнее преемство благостыни

Пресеклось, меры позабыт закон,
И человек надолго отлучён
От мирового лада, от святыни.

Но мысль о ней светила и в разлуке,

И нам поручено: Завета смысл
В игру созвучий и в сцепленья числ
Замкнуть и передать в иные руки.

Как знать, быть может, свет на нас сойдёт,

И повернётся череда столетий,
И солнцу в правоте воздать почёт
Сумеют примирившиеся дети.

Мыльные пузыри

Как много дум, расчётов и сомнений

Понадобится, и года пройдут,
Пока старик из зыбких озарений
В свой поздний срок соткёт свой поздний труд.

А юноша торопится меж тем

Мир изумить и спину гнёт прилежно
Над построением философем –
Неслыханных и широты безбрежной.

Дитя в игру уходит с головой:

Притихши, бережно в тростинку дует,
И вот пузырь, как бы псалом святой,
Играет, славословит и ликует.

И так творятся в смене дней и лет

Из той же древней пены на мгновенье
Всё те же сны, и нет у них значенья:
Но в них себя узнает и в ответ
Приветнее заблещет вечный свет.

После чтения «Summa contra gentiles» [80]

Нам кажется: когда-то мирозданье

Понятней было, глубже созерцанье,
Познанье с тайной в нерушимом мире.
Да, прежним мудрецам дышалось шире,
Полней жилось, и жизнь была им раем,
Как мы у старых авторов читаем.
А всякий раз, как мы вступали свято
В духовные пространства Аквината, –
Припомни, как уму сияли сферы
Предельной, зрелой, совершенной меры:
Повсюду ясный свет, весь мир осмыслен,
Путь человека к божеству расчислен,
Сквозной расчёт строенья безупречен,
В любом звене продуман, верен, вечен.
Но в наших поколеньях запоздалых
Иссякла сила, и для нас, усталых,
Изверившихся, всё, что целокупно
Должно быть, безнадёжно недоступно.

Так; но со временем, быть может, внуки

Увидят всё иначе: эти звуки
Недоуменья, ропота и спора
Для них сольются в благозвучье хора
Многоголосного, и все терзанья
Преобразятся в стройные преданья.
Быть может, тот, кто меньше всех готов
В себя поверить, – он-то под конец
Окажется властителем сердец,
Вождём, учителем иных веков;
Кто горше всех терзается сомненьем,
Предстанет, может статься, поколеньям
Как мастер, взысканный такой наградой,
Что в дни его и жизнь была отрадой;
Как тот, кто миру начертал пути.

Пойми: и в нас живёт извечный свет,

Свет, для которого истленья нет:
Он должен жить, а мы должны уйти.