Игра в Джарт

И было ему еще видение: вся королевская рать, все рыцари лежали мертвыми, все легли вместе, не встали, потухли как светильня, погасли. И конь его шел выше копыта в крови, а меч его из черного сделался красным, и кровавые радуги сияли над ним, как врата в черное небо. Тогда рыцарь, поверив этому видению как сердцу своему, и осознав со всею ясностью, в чем теперь и впредь будет долг его перед богом и людьми, укрепился духом, взялся за рукоять меча двумя руками и закричал, что было сил:

– Бегите!!!! Спасайтесь!!! Бегите!!! Уводите своего короля!!!! У меня в руках Гвенуфайр, демон-клинок, открывающий врата смерти! Долго мне ее не удержать!!! Бегите!!!! Спасайтесь!!! Бегите!!!

И разнесся тогда ропот среди рыцарей, среди солдат, и все заговорили разом, и ужаснулись, и многие призывали бога своего, а другие восклицали о чуде. И послышался лязг и грохот доспехов, и шепот мечей, убираемых в ножны, и все рыцари спешились, как один, и преклонили колена, а с ними солдаты и оруженосцы, и никто не двинулся с места, все только молились.

Гроссмейстер тяжко и яростно вздохнул. Ну, не идиоты?

Лишь братья-близнецы не подвели его и хлопот не добавили. Без долгих раздумий, они сработали четко: сенешаль схватил королевского скакуна под уздцы, а близнец его хлопнул коня по крупу мечом в ножнах – и, несмотря на брань и пени короля, все трое вихрем умчались.

А Гроссмейстер так и стоял перед целой армией, смиренно преклонившей колена, будто были они агнцы, оставленные на заклание, и возликовал демон-клинок в руках его, и метался жестокий дух меча над теми рыцарями как голубь над загоревшимся домом, и носился над ними в небе птичьими кругами, и бил по глухой воде огненными крыльями, и пел: убей, убей, убей!

И Гроссмейстер едва мог удержать его.

«Кровь!… Кровь!… Кровь!…» – пели демоны в бедной голове его, и стремились неудержимо отведать крови, и меч ходил в руке его, увлекая за собой, а в ушах бухало кровью – «убей!., убей!., убей!..» – и глаза застилала кровавая пелена, а разум тонул в безбрежном океане шепота и хихиканья, плача и бормотания. Жалкий и жалобный гомон этот накатывал, подобно волнам, и различить отдельных слов не удавалось, но Гроссмейстер понял, что жалуются ему поглощенные тем мечом – его возлюбленной, лютым демоном – души.

И все было так, словно бился он сам с собой – рыцарь весь покрылся потом, его одолевала ярость – но он, усилием воли, одолевал ее. И было это как бой с тенью, или поединок с его собственной душой, ибо как взялся он за рукоять того меча, так его душа слилась с душою демона, и, исполнившись грозной мощи, теперь вожделела лишь убивать, крушить и рушить.

И на это у ней было довольно силы.

Но Гроссмейстер не сдавался, и своим непреклонным сердцем противостоял жажде демона, своей возлюбленной, сеять зло и смерть.

Надо было как-то поднять рыцарей с колен, отогнать подальше от озера и спасти от меча-демона, что ярился в руках его, алчущий крови.

Но как?

И, выругавшись в сердцах, Гроссмейстер мощным взмахом поднял лютый меч свой над головою и пустился с ним плясать.

Подстраиваясь под сильные, но и плавные движения клинка, что рвался к королевским рыцарям, как свирепые гончие к вепрю, он держал его крепко, не давая испить крови, и в такт каждому взмаху говорил тем рыцарям:

– Чудесным мечом этим совершенной формы и дивной красоты благословляю вас, воины, защитники отечества, на добрые и отважные дела! И, ради бога, да пребудут в душе вашей честь и честность, милосердие и благородство. Ибо один лишь господь создает истинную красоту и творит чудеса, он один видит, кто неправеден и грешен, только он, чистый светильник рыцарства, помогает распознать, что благородно, а что низко, он один – истинный и справедливый судья. Так будьте же верны своему богу и своему королю. И на том отправляйтесь по домам. Прощайте.

Не впервые Гроссмейстер нес околесицу перед солдатами, фиглярствовал, желая укрепить их дух. Сам себе казался он шутом бездарным, однако фокусы его всегда удавались. И, видно, сказано это было хорошо, и рыцари те, помолившись, от души восславив бога и чудеса его, стали, один за одним, подниматься с колен, и, сев на коней своих, уезжать. За ними потянулись оруженосцы и простые солдаты, и все они спаслись от страшной участи – а меч его, как зверь без добычи, завыл, запел с такою яростью, что в ярости той едва не сгорели дотла и разум, и воля бедного рыцаря.

Но он лишь смеялся, ибо любовь его к его демону была велика и неизменна, и засела в его сердце крепко, как меч в камне, и в сердце своем он знал, что демон его, кроме ярости, и любовь теперь разделяет с ним, ибо в песне демона, кроме ярости, ясно слышал он и любовь.

И был очень этому рад.

– Тихо, тихо, моя милая, – уговаривал он клинок, как норовистую лошадь. – Ну, что ты сделаешь? Убьешь меня? Отрубишь мне руку?

Но меч и в ярости своей не причинил своему рыцарю ровно никакого вреда.

Долина опустела. Из всех остался лишь один всадник на белом коне. Он помахал им, и выкрикнул звучным, хоть и несколько гундосым от перебитого носа голосом: