Игра в Джарт

– Нравится, – Гроссмейстер хмыкнул. – По мне, так дракон куда лучше придурка, и, коли уж ты сама дала мне это имя, то впредь так и зови меня, – он, передразнивая ее, поднял вверх указательный палец. – Дракон. Не придурок.

На душе его, однако, скребли кошки, и, честно говоря, рыцарь не знал, хорошо ли было новое имя или дурно. Ведь теперь, когда у него, наконец, появилось имя, никто и никогда более его не назовет – ах, нет! – и не позовет его по имени, и если сейчас он расстанется со своею девицею, все что останется ему на память о ней – только имя, которого никто больше в мире не знает.

Лишь он и она.

Слов нет, до чего печальный прощальный подарок. Гроссмейстер, право же, собирался им дорожить, но сейчас это было не так уж важно.

Важно было вот что: его кровь не таит для нее угрозы. Гроссмейстер вздохнул – и с облегчением, и с досадой. Поверил, как маленький, глупым сказкам жонглера, рапсода, одного из тех, кого с древних времен призывали музы, дабы затейливо и красиво лгать! Ну не придурок? Впрочем, пустое, ведь теперь – теперь он мог ей признаться! И не медля ни мгновения, чтобы вдруг не перетрусить, Гроссмейстер выпалил:

– Я люблю тебя. С мечом или без меча, демон ты или тюлень. Да хоть бобер – мне все равно. Кем бы ты ни была, я люблю тебя, моя милая и если ничто не держит тебя рядом со мной, никакие путы и узы, пусть это будет любовь. Пусть тебя привяжет любовь. Останься со мной. Будь со мной – за то лишь, что я люблю тебя – и сама полюби меня скорей.

Девица протянула руку к нему, сжала пальцы его своими тонкими, холодными пальцами.

– Ты… не можешь так говорить со мной! – сказала она и растерянно, и зло. – Не так. Не со мной. Ты должен был сказать по-другому!

– Я сказал от сердца.

Ночь была полна звуков и шорохов, но их окутывала тишина, и они стояли среди той тишины, как посреди озера, и все не разнимали рук.

Ответа он не дождался.

Пригорюнившись, рыцарь совсем было повесил голову, однако по природе своей был он больше воин, чем любовник. И если любовник в душе его желал бы держать девицу за руку вечно, изнемогая от несчастливой любви своей, то воин чутко чувствовал ход времени и обеспокоился совсем другим.

– Я знаю, король с войском отправится за нами погоню, – сказал он. – Скажи мне, сможет ли он достигнуть этого озера? И, если так, то в какой срок? Или озеро скрыто от него и здесь он тебя не отыщет?

– Отыщет – и легко, и скоро, – беспечно отозвалась его девица. – Дух де Неля приведет их – короля и его войско. И с этим надеюсь я как следует повеселиться!

Про веселье не стоило и спрашивать, сама мысль о том, что девица его считает весельем, вызывала у рыцаря, пусть и закаленного в боях, тихий ужас.

Но кое-что в словах девицы удивило его.

– Дух? Ты сказала – дух де Неля? – спросил он. – Что это значит?

Девица его тяжко вздохнула, лицо ее выразило живейшую печаль, и покаянно, как виноватое дитя, заглянув в глаза его, она сказала:

– Мне так жаль. Ах, мне так жаль! Я только хотела спеть с ним на два голоса, я не хотела губить его!

– Да о чем же ты, моя милая? Никак не пойму.

Понурившись и перебирая, теребя его пальцы, девица его отвечала:

– Мейстер де Нель пребывает в заблуждении, что он еще жив, но он утонул в этом озере два года назад – и пучина сия поглотила его. И было так: когда протянул он руку к тени того меча, что был ему не по руке, воды озера взбунтовались, и страшной, могучей волной он был брошен на скалистый остров, что стоит вон там, посреди озера, будто в небе веселом красивый город-отрок, а посреди того острова высокий утес, одинокая башня. Этот остров зовется Ничей, а утес – Безлюдной Башней, ибо был он не людьми возведен и не для людей, и остров этот – врата, разделяющие миры, и кто на остров тот попадет, пребывая на грани смерти, тот будет ни жив, ни мертв, ибо ни время, ни смерть там не имеют власти, и яблоня рождает цвет и плод на одной и той же ветви. И с тем смерть отступила от бедного жонглера, но так и не пустила его обратно, в мир живых. С тех пор он ни жив, ни мертв, как и было обещано – на то и зовется озеро это озером Странной смерти. Остальное же лишь грезы поэта, морок, обман, смертный сон.

– Так он утонул? И расшибся о камни? Погиб? – Гроссмейстер был поражен и не мог поверить. – Но я врезал ему по носу, видел кровь его! Разве призраку можно разбить… лицо?

Девица его печально улыбнулась.

– Мейстер де Нель озарен духом творения, божественным даром. И хоть не может он творить миры, как боги, а создает лишь вдохновенные иллюзии и чудесные вымыслы, но песни его бессмертны и питают душу, а дух его так силен, что странствует теперь, где хочет, ибо ни время, ни смерть больше не имеют над ним власти. И кто лучше, скажи мне, чем мастер иллюзий, способен создать иллюзию самого себя и своей отлетевшей жизни?

– Так вот что! – задумчиво сказал Гроссмейстер. – Он говорил – ни одной новой песни за два года…

– Мертвое не может порождать живое. Тут уж ничего не поделаешь, – сказала девица его, поникнув.