Игра в Джарт

Рыцарь и над собою рад был бы посмеяться за то, что не мог совладать с этой радостью – глупой радостью дитяти, разгадавшего загадку – но радость эта всецело захватила его: так захватывает человека война, и вьюга, и любовь.

Анагноризис.

Радость узнавания. Тот упоительный миг, когда тайное становится явным.

«Да как же я раньше не догадался? Отчего был он так глуп, так слеп? – думал рыцарь, любуясь на девицу свою, распевающую беспечно как птичка, с изумленным восторгом, точно видел ее впервые. – Ведь все на это указывало». Все. Все ее песни – и теперь, и когда он убивал Моргауза, и даже те простые песенки, что мурлыкала она в пути. И дивное сияние. И ее сила.

Все.

«Но что же ей было делать на лесной дороге? – так он еще подумал и тут же одернул себя. – Она, право, не лягушка, чтобы безвылазно сидеть в своем пруду».

Он вспомнил про меч. Да, в чаще Гибельного леса, на привале он спросил ее про меч и про озеро, и она отвечала – там его нет, рыцарь без меча. Там нет того, что ты ищешь.

Так может ли быть, что меч пропал или украден, и потому ей пришлось покинуть озеро?

Ведь боги нечасто покидают свои владения. Даже если это маленькие, хрупкие боги, и владения их невелики.

А белокурая его девица, без сомнений, была владычицей Озера Странной смерти.

Дева Озера. Демон вод. Маленькое лесное божество – вот кого добыл он себе на лесной дороге. Он сказал тогда наобум, только чтоб подразнить ее, но, выходит, угадал.

Ах, не зря угрюмые эти острова со времен Магна Максима имели репутацию если не дурного, то странного места! Может, тут и не сидит по единорогу под каждым кустом, но чудеса все еще случаются.

А не чудес ли он чаял?

Но ни чудесною встречей, ни любовью своей, ни красотою девицы Гроссмейстер не обманывался, и ясно понимал, что прекрасная его возлюбленная не уступает жестокостью души позабытым древним богам. Только и оставалось удивляться, как это он удерживал ее до сих пор от кровопролития, и потому радость рыцаря весьма скоро омрачила тревога.

Для тревоги этой, увы, была причина – он так и не придумал, как вывести отсюда свою душеньку, не убивая короля и не обратив замок в руины.

Что случится, если король Северных земель разозлит ее по-настоящему? Одно дело легионы Ордена, что, прокатившись смертоносной волной, оставили бы после себя опустошенные, залитые кровью земли. Против силы всегда найдется сила. Но разгневанный демон? Что станет с этим королевством и с людьми его, если взбунтуются реки, выгорят леса, рухнут горы, а по темному небу побегут стремительные черные смерчи?

Демоны капризны и мстительны, и удержу ни в чем не знают. Да и короли их не лучше. Начнись распря между девицею его и Ливеллином – никто не уступит, но весьма многие могут безвинно пострадать.

Ну хорошо. Может быть, Дева Озера не станет губить королевство. И даже крепость не спалит и не разрушит. Однако все насельники замка – рыцари, слуги, пажи, дамы, паяцы, монахи и даже собаки – в превеликой опасности, и грозит им погибель, поскольку от демона пощады ждать не приходится, да и король их едва ли милостив и милосерден, а власть любит больше жизни – что своей, что чужой.

И что делать? Как переиграть короля? Как обуздать демона?

Гроссмейстер с превеликим трудом заставил себя отвести взор от Девы Озера (ибо, глядя на нее, тонул в пучине любви и терял, кажется, всякую ясность мысли) и потянулся к доске взять кости, брошенные королем.

Подбрасывая их на ладони, подумал вдруг – да, помощь богов ему сейчас не помешала бы. Усмехнулся, с сомнением покачал головой (на богов он мало когда надеялся) и бросил кости на поле, где камню его оставалось протанцевать до победы пять клеток.

Выпало три и два.

Усмешка на лице рыцаря невольно стала шире.

Хороший знак. И что за беда, если он в богов не верит? Главное, чтобы боги верили в него.

Решительно передвинув своего танцора до края доски, сказал королю:

– Я выиграл.

Но король его не услышал.

Он спал.

Лливелин был ниже и легче Гроссмейстера, а годами, так, пожалуй, превосходил его вдвое, однако в силе уступал едва ли. Крепкий, худощавый, мускулистый – по всему видно было, что он бывалый воин. Вот и сейчас привычка к походной жизни ему не изменила: король, свернувшись преуютно, посапывал в кресле, подложив одну руку под щеку и свесив вниз другую – кончики пальцев немного не доставали до загривка спящего рядом пса.

Что еще за оказия!

Гроссмейстер озадаченно огляделся.

Спали все.

Спали рыцари и разодетые дамы с нагими шеями. На галерее спали сладкоголосые уэльские жонглеры и только арфы их отзывались едва слышными голосами на голос девицы. Спал, всхлипывая и повизгивая во сне, как собака, долговязый аббат-францисканец в плаще с капюшоном самого лучшего фламандского сукна. Спали вездесущие собаки. У дверей спали стражники, опираясь на гизарды, и даже огонь в камине, казалось, засыпает.

Спящие лежали, где и как придется, беспорядочно, словно тела на поле битвы, но, по счастливому капризу судьбы, не смерть сразила их, а младший ее братец – сон.

Девица все пела.