Игра в классики

Талита вынула пакетик из кармана халата и замахнулась. Мостик под ней задрожал, и Травелер с Оливейрой вцепились в него что было сил. Талита перестала прицеливаться и стала одной рукой описывать круги, другой продолжая держаться за доску.

— Не делай глупостей, — сказал Оливейра. — Успокойся. Ты слышишь меня? Спокойнее!

— Держи! — крикнула Талита.

— Осторожно, ты упадешь!

— Без разницы! — крикнула Талита, бросая пакет, он со всего размаху влетел в комнату, ударился о шкаф, и его содержимое рассыпалось по полу.

— Здорово, — сказал Травелер, который смотрел на Талиту так, будто хотел удержать ее на мостике силой своего взгяда. — Замечательно, дорогая. Более того, невероятно. Вот тебе и demonstrandum.

Тем временем доски перестали дрожать. Талита ухватилась за них обеими руками и наклонила голову. Оливейре видна была только шляпа и волосы Талиты, рассыпавшиеся по плечам. Он поднял взгляд и посмотрел на Травелера.

— Ты так считаешь, — сказал он. — Я тоже думаю, что это, более того, невероятно.

«Наконец-то, — подумала Талита, глядя на плитки мостовой, на тротуар. — Что угодно, лишь бы не сидеть тут, между двумя окнами».

— У тебя два пути, — сказал Травелер. — Двигаться вперед, что легче, и влезть в окно Оливейры или двигаться назад, что труднее, зато не надо будет таскаться по лестницам и переходить улицу.

— Пусть перебирается сюда, бедняжка, — сказала Хекрептен. — У нее все лицо в поту.

— Сборище малых детей и безумцев, — сказал Оливейра.

— Дай передохнуть немного, — сказала Талита. — У меня, по-моему, голова кружится.

Оливейра перегнулся через подоконник и протянул ей руку. Талите нужно было продвинуться всего на полметра, чтобы достать до его руки.

— Настоящий рыцарь. — сказал Травелер. — Сразу видно, читал правила хорошего тона профессора Майданы. Можно сказать, граф. Не упусти, Талита.

— Это все от мороза, — сказал Оливейра. — Отдохни немного, Талита, и пройди достойно остаток пути. А на него не обращай внимания, известное дело, закопавшись в снегу, начинают бредить, перед тем как уснуть вечным сном.

Но Талита медленно выпрямилась и, опираясь на руки, передвинулась сантиметров на двадцать назад. Еще раз так же, и еще на двадцать сантиметров назад. Оливейра так и стоял, вытянув руку вперед, словно пассажир корабля, который отплывает от пристани.

Травелер протянул руки и подхватил Талиту под мышки. Она замерла на минуту, потом откинула голову, да так резко, что шляпа плавно опустилась на мостовую.

— Прямо как на корриде, — сказал Оливейра. — Может, эта самая де Гутуссо нам шляпу и принесет.

Талита повисла на руках Травелера, который оторвал ее от доски и втащил через окно в комнату. Она почувствовала губы Травелера у себя на затылке, его горячее и частое дыхание.

— Вернулась, — прошептал Травелер. — Вернулась, вернулась.

— Да, — сказала Талита, подойдя к кровати. — Как я могла не вернуться? Я бросила этот проклятый пакет и вернулась, бросила ему пакет и вернулась, бросила ему…

Травелер сел на краешек кровати. Он думал о радуге над пальцами и обо всем, что наговорил Оливейра. Талита опустилась рядом с ним и тихонько заплакала. «Это все нервы, — подумал Травелер. — Досталось ей. Надо бы принести ей воды с лимонным соком, дать таблетку аспирина, обмахивать ей лицо журналом, уложить ее поспать. Но сначала надо снять с доски энциклопедию-самоучитель, поставить на место комод и втащить доску обратно. А в комнате-то что творится, — подумал он, целуя Талиту. — Когда наплачется, надо будет попросить ее прибраться». Он стал ласкаться к ней, говорить нежные слова.

— Наконец-то, наконец-то, — сказал Оливейра.

Он отошел от окна и сел на край кровати, не занятый шкафом. Хекрептен собирала остатки чая ложкой.

— Тут полно гвоздей, — сказала Хекрептен. — Как странно.

— Страннее некуда.

— Я, пожалуй, пойду принесу шляпу Талиты. Ты же знаешь, какие сейчас дети.

— Весьма здравая мысль, — сказал Оливейра; он дотянулся до гвоздя и стал вертеть его в руках.

Хекрептен спустилась на улицу. Дети подобрали шляпу и обсуждали случившееся со служанкой и сеньорой де Гутуссо.

— Отдайте-ка ее мне, — сказала Хекрептен, растянув лицо в улыбке. — Это шляпа сеньоры, которая живет напротив, она моя знакомая.

— Она всем знакомая, дорогая моя, — сказала сеньора де Гутуссо. — Что за спектакль устроили, в такой-то час, когда дети на улице.

— Но ведь ничего плохого не случилось, — сказала Хекрептен не слишком уверенно.

— Сидеть на доске, раздвинув ноги, какой пример вы подаете детям. Вы, может быть, не отдаете себе отчета, но отсюда все было прекрасно видно, можете мне поверить.

— У нее там все волосатое, — сказал самый младший из детей.

— Вот, пожалуйста, — сказала сеньора де Гутуссо. — Дети что видят, то и говорят, невинные создания. И что она там делала верхом на доске, скажите на милость? И это в то время, когда порядочные люди отдыхают во время сиесты или занимаются своими делами. Вы бы сели верхом на доску, сеньора, позвольте вас спросить?

— Я — нет, — сказала Хекрептен. — Но Талита работает в цирке, они артисты.