Читаем Игра в классики полностью

****** Этьен видел в Морелли законченного западника, колонизатора. Собрав скромный, урожай буддийского мака, он привез его семена в Латинский квартал. И если последним откровением явилось то, что он ожидал гораздо большего, все-таки надо признать, что эта книга — литературное предприятие именно потому, что она предполагает разрушение всех форм (литературных формул)*******.

******* Он еще и потому был западником, да будет это сказано ему в похвалу, что имел христианские убеждения, и считал невозможным спасение каждого человека по отдельности, и был уверен, что ошибки одного пятнают всех и наоборот. Возможно, поэтому (ощущение Оливейры) он выбрал форму романа для своих поисков и, кроме того, публиковал все, что попадалось и не попадалось ему на пути.

(-146)

96

Новость обе-жа-ла-всех-со-ско-ро-стью-пы-ле-во-го-вих-ря, и практически весь Клуб в десять часов вечера был в сборе. Этьен с ключами, Вонг с поклонами до земли, чтобы смягчить консьержку, которая при виде их впала в бешенство, mais qu’est’ce qu’ils viennent fiche, non mais vraiment ces étrangers, écoutez, je veux bien vous laisser monter puisque vous dites que vous êtes des amis du vi… de monsieur Morelli, mais quand même il aurait fallu prevenir, quoi, une bande qui s’amène à dix heures du soir, non, vraiment, Gustave, tu devrais parler au syndic, ça devient trap con, etc.,[692] Бэбс, вооруженная улыбкой, которую Рональд назвал «улыбкой аллигатора», Рональд взволнован и похлопывает Этьена по спине, подталкивая и поторапливая, Перико Ромеро поносит литературу, на втором этаже РОДО и МЕХА, на третьем ДОКТОР, на четвертом ГУССЕНО, просто невозможно, дальше ехать некуда. Рональд толкает в бок Этьена и проходится насчет Оливейры, the bloody bastard, just another of his practical jokes I imagine, dis donc, tu vas me foutre la paix, toi,[693] вот это и есть Париж, дерьмо сплошное, одна долбаная лестница за другой, до чего надоело карабкаться, до синих чертей. Si tous les gars du monde…[694] Вонг замыкает шествие, Вонг — улыбка Гюставу, улыбка консьержке, поганый ублюдок, дерьмо, заткнись, свинья. На пятом этаже дверь справа приоткрылась сантиметра на три, и Перико увидел гигантскую крысу в белой ночной рубашке, которая подсматривала одним глазом и вынюхивала всем носом. Прежде чем крыса успела закрыть дверь, Перико просунул в дверь ботинок и выдал ей про то, что из всех ядовитых гадов василиск по природе своей самый ядовитый и зловредный, что от его свиста каменеют, при виде его бросаются врассыпную, а его взгляд убивает наповал. Мадам Рене Лавалетт, урожденная Франсийон, толком не поняла, но в ответ фыркнула и захлопнула дверь, Перико успел убрать ботинок за одну восьмую секунды до того, БА-БАХ. На шестом все стояли и смотрели, как Этьен торжественно вставляет ключ в скважину.

— Не может быть, — в который уже раз повторил Рональд. — Мы грезим, как говорят княгини Турн-унд-Таксис[695]. Ты взяла выпивку, Бэбси? Харону — его лепту[696], сама знаешь. Сейчас откроется дверь и начнутся чудеса, сегодня ночью может произойти все, что угодно, в воздухе веет концом света.

— Похоже, проклятая ведьма мне ногу повредила, — сказал Перико, разглядывая свой ботинок. — Давай открывай, слышишь, ты, находился я уже по этим лестницам.

Но дверь не открывалась, и Вонг заметил, что во время обрядов посвящения самым простым операциям мешают Силы, которые следует побеждать Терпением и Хитроумием. Погас свет. Хоть бы кто-нибудь

Бэбс        достал зажигалку, черт. Tu pourrais quand même parler français, non? Ton copain l’argencul n’est pas là pour piger ton charabia.[697] Зажги спичку, Рональд. Проклятый ключ заржа

Рональд      вел, наш старик держал его в ста

Этьен        кане с водой. Приятель, приятель, никакой он не приятель. Я не думаю, что он вообще придет. Ты его

Этьен        не знаешь. Он получше тебя. Вот так-то. Wanna bet something? Ah

Вонг         merde, mais la tour de Babel, ma parole. Amène ton briquet, Fleuve Jaune de mon cul, la poisse, quoi.[698]

ПЕРИКО      В день Инь надо запастись Терпением. Два литра, но хорошего. Ради бога, смотри не урони их тут,

Рональд      на лестнице. Я помню, как однажды ночью, дело было в Алабаме. На

ПЕРИКО      небе были звезды, любовь моя. How funny, you ought to be in the radio.[699] Вот наконец-то ключ повер

Вонг          нулся, а то застрял — и ни в какую, конечно, это все Инь, stars fell

Бэбс          on Alabama[700], что она сделала с мо

ЭТЬЕН        ей ногой, зажгите еще спичку, ничего не видно, où qu’elle est, la mi

ЭТЬЕН        nuterie?[701] Не работает. Меня кто-то хватает за зад, любовь моя… Тсс…

Бэбс Рональд   Тсс… Пусть Вонг входит первым,

Бэбс Бэбс      чтобы изгнать духов. Ой, нет, ни в коем случае. Двинь ему как следу

Рональд       ет, китаец, он и есть китаец. — Да замолчите вы, — сказал Рональд. —

Рональд       Это другая территория, я серьезно говорю. Если кто-то пришел, чтобы валять дурака, лучше пусть убирается отсюда. Дай мне бутыл

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги

Вихри враждебные
Вихри враждебные

Мировая история пошла другим путем. Российская эскадра, вышедшая в конце 2012 года к берегам Сирии, оказалась в 1904 году неподалеку от Чемульпо, где в смертельную схватку с японской эскадрой вступили крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Моряки из XXI века вступили в схватку с противником на стороне своих предков. Это вмешательство и последующие за ним события послужили толчком не только к изменению хода Русско-японской войны, но и к изменению хода всей мировой истории. Япония была побеждена, а Британия унижена. Россия не присоединилась к англо-французскому союзу, а создала совместно с Германией Континентальный альянс. Не было ни позорного Портсмутского мира, ни Кровавого воскресенья. Эмигрант Владимир Ульянов и беглый ссыльнопоселенец Джугашвили вместе с новым царем Михаилом II строят новую Россию, еще не представляя – какая она будет. Но, как им кажется, в этом варианте истории не будет ни Первой мировой войны, ни Февральской, ни Октябрьской революций.

Александр Борисович Михайловский , Александр Петрович Харников , Далия Мейеровна Трускиновская , Ирина Николаевна Полянская

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Попаданцы / Фэнтези
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее