Игра в классики

— Давайте, — поддержала его Мага, вскакивая с его колен и освобождая ему проход. — Скажите ему, что нет у него таких прав — будить людей в час ночи. Идите, поднимитесь к нему, его дверь налево, к ней ботинок прибит.

— К двери прибит ботинок?

— Да, старик совершенно спятил. Ботинок и кусок зеленого аккордеона. Так что же вы не идете?

— Не думаю, что стоит это делать, — устало сказал Грегоровиус. — Это все не то, бесполезно все. Люсия, вы не поняли, что… Да что же это такое, в конце-то концов, перестанет он стучать или нет?

Мага отошла в угол комнаты, сняла висевшую на стене метелку, как показалось Грегоровиусу, и изо всех сил стукнула ручкой метлы в потолок. Наверху воцарилась тишина.

— Теперь можем слушать что хотим, — сказала Мага.

«Я вот спрашиваю себя…» — подумал Грегоровиус, чувствуя, что страшно устал.

— Например, — сказала Мага, — сонату Брамса. Как чудесно, что ему надоело стучать. Подождите, я найду пластинку, она должна быть где-то здесь. Ничего не вижу.

«А если Орасио за дверью, — продолжал думать свое Грегоровиус. — Сидит себе на лестничной площадке, прислонившись к двери, и все слышит. Подобно рисунку на картах таро, который можно переворачивать и так и сяк, многогранник, где каждая грань и каждая сторона имеют свой смысл, по отдельности ничего не значащий, но в сочетании являющий собой глубинное осмысление, откровение. Вот так и Брамс, и я, и стук в потолок, и Орасио: все это медленно движется к своему объяснению. Впрочем, все бесполезно». Он подумал, а что произойдет, если он попытается еще раз обнять Магу в темноте. «Но ведь он там и все слышит. Может, даже получает удовольствие оттого, что слушает нас, порой он бывает отвратителен». Орасио внушал ему страх, но он не признавался себе в этом.

— Вот она, кажется, — сказала Мага. — Да, серебристая этикетка и на ней две птички. Кто там разговаривает за дверью?

«Многогранник, нечто прозрачное, постепенно проступающее в темноте, — подумал Грегоровиус. — Сейчас она скажет это, а за дверью произойдет то, и я… Но я не знаю, что это и что то».

— Это Орасио, — сказала Мага.

— Орасио и какая-то женщина.

— Нет, это наверняка старик сверху.

— Тот, у которого ботинок на дверях?

— Да, у него голос старухи, на сороку похоже. Он всегда ходит в каракулевой шапке.

— Лучше сейчас не ставить пластинку, — посоветовал Грегоровиус. — Подождем, что будет.

— Значит, мы так и не услышим сонату Брамса, — разозлившись, сказала Мага.

«Забавное смещение ценностей, — подумал Грегоровиус. — На лестничной площадке, в полнейшей темноте, двое почти готовы схватиться врукопашную, а она думает только о том, что не может послушать свою сонату». Но Мага оказалась права, она, как всегда, была единственной, кто оказался прав. «А у меня больше предрассудков, чем мне казалось, — подумал Грегоровиус. — Думаешь, если ты ведешь жизнь свободного художника, паразитируя на материальных и духовных ценностях Лютеции, то ты безгрешен, как представитель доадамовой эпохи. Ну и дурак же я».

— «The rest is silence»,[305] — сказал Грегоровиус, вздыхая.

— Silence my foot,[306] — ответила Мага, которая довольно сносно знала английский. — Сейчас посмотрим, начнут они снова или нет. Первым заговорит старик. Ну вот, начал. «Mais qu’est-ce que vous foutez?»[307] — передразнила она, гнусавя. — Посмотрим, что ответит Орасио. Мне кажется, он тихонько смеется, когда ему смешно, он не может найти слов, просто невероятно. Пойду посмотрю, что там.

— Так было хорошо, — прошептал Грегоровиус, как будто явился ангел специально для того, чтобы его выставить. Герард Давид, Ван дер Вейден, Мастер из Флемаля,[308] в этот час все ангелы, неизвестно почему, были чертовски похожи на фламандцев, толстомордых и глупых, но гладеньких и сияющих, а также непроходимобуржуазных (Daddy-ordered-it, so-you-better-beat-it-you-lousy-sinner),[309] В комнате полно ангелов, I looked up to heaven and what did I see / A band of angels comin after my,[310] обычный финал, ангелы-полицейские, ангелы — налоговые инспекторы, просто ангелы. До чего же обрыдло все, струйка холодного воздуха забралась под штанину, на лестничной площадке слышна ругань, силуэт Маги в дверном проеме.

— C’est pas de façons ça, — говорил старик, — empêcher les gens de dormir à cette heure c’est trop con. J’me plaindrai à la Police, moi, et puis qu’est que vous foutez là, vous planquez par terre contre la porte? J’aurais pu me casser la gueule, merde alors.[311]

— Иди спать, дедуля, — говорил Орасио, поудобнее устраиваясь на полу.

— Dormir, moi, avec le bordel que fait votre bonne femme? Ça alors comme culot, mais je vous préviens, ça ne passera pas comme ça, vous aurez de mes nouvelles![312]

— «Mais de mon frère le Poète on a eu de nouvelles»,[313] — зевая, сказал Орасио. — Ты знаешь, что это за тип?

— Он идиот, — сказала Мага. — Тихо ставишь пластинку — он стучит, снимаешь пластинку — он стучит. Что он хочет, в конце-то концов?