Игра в полнолуние

Потом было ещё несколько таких же нелепых и даже глупых – с его-то «единицей» по зрению! – попыток сделать что-то, как-то выжить в темноте. Смотреть руками, слухом, обонянием, включив на максимум оставшиеся органы чувств. И уже через пару минут осознать: таким беспомощным он не чувствовал себя никогда.

Кухня, знакомая до мельчайших деталей, вдруг поменяла облик. Точнее – утратила его. От открытого окна повеяло опасностью, пол под ногами стал чужим, будто нехоженым. Посуда попряталась, сдвинувшись с привычных мест. И даже пространство одновременно расширилось и искривилось: холодильник вдруг выпятил железную грудь и больно ударил по локтю, когда Радонев слишком резво сунулся в стоящий рядом шкаф. Костя потянулся к плите – но там, где она стояла, оказался провал, в который рухнула его уверенная рука. И чтобы понять, не задуло ли шальным сквозняком мелкий огонёк под чайником, ему пришлось тянуться вперед и ловить ладонью его теплое, трепещущее эхо.

Но упрямство не позволяло отступить. В итоге он, промахнувшись мимо заварника, рассыпал по столу мелко порубленные сухие листья и колкие твердые чаинки. Долго перебирал руками по полкам кухонных шкафчиков, отыскивая пакет с печеньем. Вместо малинового варенья вынул из холодильника томатную пасту – хорошо хоть понюхать догадался, прежде чем добавлять в мамин чай… А когда чайник засвистел, Радонев сдался: наливать кипяток с закрытыми глазами, рискуя ошпариться, было бы верхом глупости.

«Как она в этом живет?! Если даже такой пустяк, как приготовление чая – настоящее испытание», – раздумывал он. И невесело усмехнулся своим мыслям: вот тебе и будущий офтальмолог, о болезнях глаз узнал почти всё, а о людях, получается, даже не думал. Пока беда не коснулась своего, близкого человека.

Образ Леры снова встал перед глазами: неподвижный взгляд, неуверенные движения, страх и напряжение в лице, когда она поняла, что не одна в палате. И потом: вот вроде бы смеется, болтает с ним как ни в чем не бывало. А руки всё ощупывают обивку кресла, будто пытаясь найти ту самую, единственную ниточку, дернув за которую, можно поднять плотный занавес, закрывающий глаза. И понять, наконец, какого цвета и формы это кресло, что под ним, за и над ним. И какого чёрта вообще оно стояло тут невидимым…

В груди затяжелело, и Радонев зло закусил губу. Нестерпимо захотелось остаться в одиночестве, обдумать всё.

Костя отнес маме чай и заперся в своей комнате. Растянулся на диване, закинув руки за голову. С высокого книжного шкафа, который в семье в шутку называли «учебным» из-за хранившейся в нем коллекции медицинских книг, презрительно взирал гипсовый Аристотель.

– Ну, давай, изреки что-нибудь умное! – буркнул Радонев. – О влюбленном глупце. Или о чувстве долга, первичном для врача.

Но гипсовый старец молча ухмылялся в бороду. Как назло, в память всплыла одна его мысль – что-то о разногласиях, возникающих между друзьями, когда они по-разному видят дружбу. «Значит, если один влюблен, а второй просто дружит – отношения заранее обречены? Или могут быть варианты?» – спросил себя Радонев. И не решился ответить. Он пока не понимал даже своих чувств – а уж о Лериных мог только фантазировать. Но твердо знал одно: истинная любовь и настоящая дружба возникают из духовной близости, а она между людьми – редкий случай. И эту связь, возникающую спонтанно – вот видишь человека впервые, а чувствуешь, что знал его всегда! – инстинктивно хочется продолжать. Будто душа подсказывает, что не зря вы встретились, что есть какая-то цель… И этому чувству лучше просто подчиниться, не гадая о планах судьбы, а тем более – не строя своих.

Он открыл глаза и снова взглянул на книги в «учебном» шкафу. Среди них было немало литературы по офтальмологии, ведь её Костя собирал с детства. И острое чувство сожаления полоснуло, как скальпелем: знать бы, что случится с Лерой, выбрал бы эту специальность сразу после меда. И помог бы сейчас – ну, или лучше бы понимал, чем можно помочь. «Я всё равно не буду сидеть сложа руки! – решил он. – Хотя бы карту её посмотрю, узнаю точный диагноз. Попрошу Торопова, чтобы он разрешил присутствовать на операции. В общем, сделаю всё, что смогу – лишь бы она выздоровела».

И это решение успокоило его. Костя глянул на часы: почти шесть вечера. В больнице сейчас ужин, так что не стоит пока звонить Лере.

…Он всё-таки купил ей мобильник. Еле нашел среди современных «лопат» простенький телефон с большими кнопками. Тут же, в салоне, оформил сим-карту, вбил в память мобильника свой номер и помчался обратно в клинику.

Но у двери палаты стоял тот самый мужик в черном костюме, который был в холле вместе со скрипачкой.

– Обожди, – он встал перед дверью в палату.

– Не понял, – нахмурился Радонев. – В чем дело? Я вообще-то врач.

– Там посетители, – пояснил верзила, скучающе глядя сквозь Костю. – Поговорят – тогда зайдешь.

Радонев почувствовал, как вспенилась, вскипела внутри злость.

– Ты у себя дома решай, кого куда пропускать, – мрачно посоветовал он, потянувшись к дверной ручке: – В сторону отойди!