Игра в полнолуние

– Ага, и бухай поменьше! – раздалось из-за его спины.

Он подскочил от неожиданности. Люба! Вот умеет же подкрасться незамеченной!

Шерман виновато посмотрел на жену. А та явно была настроена на скандал. Стояла, уперев руки в бока, дышала часто, выпятив нижнюю губу. Даже чёлка над смуглым лбом подрагивала от гнева.

– Что молчишь? – прищурилась она, обличающее глядя на Савву. И заговорила громко, чтобы было слышно в трубке: – Передай своей Серебрянской: если ещё будет виснуть на моем муже, я её так смычком отхожу, что ни один зритель не узнает! Шлюшка пьяная!

– Люба!.. – гаркнул Шерман, бросив телефон на стол. – Куда тебя опять понесло?! Выбирай выражения!

Но она загрохотала так, что зазвенели стекла в шкафах:

– Думаешь, Люба дура, не понимает ничего? Слепоглухая?! А что слышит – в то не верит? – и она передразнила, едва не плача: – Маюша, милая… Тьфу! Прям перед моим носом шашни крутишь, козлище ты старое! Ээ-эх, постыдился бы на молодых прыгать!

– Любаша, ну сколько можно?! – взмолился Савва Аркадьевич. – Мы по работе созваниваемся, просто по работе!

– Слышала я эту басню, уже наизусть выучила! Только, Савва, теперь к ней и картинки прилагаются! – вытащив смартфон из кармана махрового халата, она потыкала ногтем в экран и торжествующе – будто следователь, нашедший важную улику – протянула его мужу. Шерман раздражённо взял смартфон, полистал страницу соцсети. Какая-то неизвестная ему баба – может быть, подруга Любаши, шут их разберешь – выложила фотографии с юбилея Пряниша. На одном из фото подвыпившая Майя склонилась к газону, а он, держа Серебрянскую за талию, тянул её на себя – но снято было так, будто он стоит сзади, упираясь своим животом в её бедра.

– Тьфу! Ты из-за этого завелась, что ли? – с досадой спросил Шерман. – Душа моя, да она чуть не свалилась там! Я просто поймал её в нужный момент.

– Я почему-то так и думала! – с сарказмом ответила Любаша. – Ты прям герой-спаситель, Савва! А вот здесь что? Догнали тебя, бедного, расцеловали силком, и Серебрянскую сверху повесили?

Она ткнула пальцем в другую фотографию: хохочущая Майя обнимает его за шею, почти вися на нём, а на щеке Шермана алеет жирный помадный след. Савва вздохнул, понимая, что опять не сможет убедить жену в том, что никакого криминала тут нет. Ведь миллион раз объяснял: такие уж нравы в богемных кругах, публичные объятия и поцелуи в щечку абсолютно ничего не значат. Но в Любашиной голове это не укладывалось.

– Люба, ну глупо же! Глупо ревновать к этой девочке! – сказал он, потирая виски.

– А я не ревную. Велика честь! Я хочу знать, за какие такие заслуги на ней это жемчужное колье?..

Вопрос был как удар под дых.

Шерман сжался в кресле, не осмеливаясь поднять глаза на жену. Старый дурак, как он мог так проколоться? Ведь десять лет назад, прежде чем подарить его Майе, он соврал жене, что продал этот жемчуг знакомому антиквару. А Любаша и рада была: всегда считала, что не к добру хранить такое в доме. Даже самая здравомыслящая женщина становится суеверной, когда речь идет о счастье её семьи. А история колье была не из благополучных. На крови замешанная. Именно из-за этой крови Шерман когда-то попал в тюрьму. Неприятные воспоминания всколыхнулись, как муть на дне болота…

… Одноэтажный дом с мезонином был словно надкушен с одного края: вместо угла зияла обожженная дырища. Будто бочонок с порохом здесь взорвали. В тёмных провалах стен белели груды сломанных кирпичей и обломки досок. Оконные рамы скалились осколками разбитых стекол. Мощные, в человеческий рост, побеги полыни тянулись к свету из дверного проема.

– Здесь, что ли? – недоверчиво спросил Серега Карасев, субтильный мужичонка с имиджем пропитого интеллигента.

– Карась, ты дурак? – Борька Васильев, отдуваясь, спустил с плеч тяжеленный рюкзак. Тот бухнулся на траву, звякнув привязанным сзади котелком. – Папа Йозеф сказал: двадцать километров к югу от железки. Мы двадцать и прошли! Или ты думаешь, тут на каждом шагу дворянские усадьбы?

Шерман опустил на землю мешок с инструментом и устало сел рядом. Дал же господь напарничков! Один ленивее другого, да еще и собачатся всю дорогу. Надо было дёргать от них еще год назад, когда связались на теме палёной водки. Но теперь уж не развяжешься, папа Йозеф не даст. Провинились перед ним, сами того не желая. Кто ж знал, что барыга, которому они толкали гаражную пальню, продаст ящик водки в ресторан папы? Когда это вскрылось, быки папы Йозефа прижали барыгу, и тот показал на Шермана со товарищи. Быки явились в гараж и застали троицу за работой: Карась отмывал этикетки со старых бутылок, Васильев бодяжил спирт водой из батареи, а Савва разливал готовую жидкость, черпая ее синим эмалированным ковшиком с алыми цветочками на боку. Этим ковшиком ему тогда и прилетело… Он потер затылок: казалось, тот до сих пор болит. И полез по полуразрушенному крыльцу внутрь помещичьего дома.