— Вот-вот! Именно!
Звонко хохоча, Элли вновь пнула чертополох. Облачко пушистых семян — во все стороны.
— Угадала? — спросила она, оглянувшись, и довольно хихикнула: — Ага! В самую точку!
Смеясь, Элли рванула к реке, у которой повалилась в высокую траву.
Когда я ее догнал, она уже сидела на берегу, катая во рту травинку. Я уселся в паре шагов от нее, но Элли надулась и не удостоила меня взглядом. Я смотрел, как вода текла мимо, как пенилась река там, у водоворотов.
— Ты уже умирала? — шепнул я.
Элли лишь поцокала языком.
— Умирала! — после долгой паузы ответила она.
— Правда?
— Один раз.
— На что похоже?
— Черт побери, Кит! — Элли сердито поерзала на месте, будто опять раздумывая, не сбежать ли. — Ну, ты и впрямь… И впрямь хочешь довести меня до белого каления.
Прикусила свою травинку, сплюнула стебелек.
— Да, — ответила наконец она. — Умирала. Только понарошку.
И заулыбалась вдруг:
— Хотя торопиться я не стала. И когда вылезла оттуда, почти все успели разойтись.
— И что ты им рассказала?
— Обычную чепуху. Ну, знаешь, про яркий свет в конце туннеля. Черные воды, черти и демоны. Поющие ангелы. Все такое прочее… — Элли усмехнулась, покачала головой. — В общем, эту роль я отыграла неплохо.
И повернулась ко мне:
— Знаешь, они все так и делают. Все до последнего.
— Разыгрывают роли?
— Ага. Притворяются. Уверяют, будто ничего не выдумывают, но так и есть.
— Откуда тебе знать?
— Просто знаю. Тупицы и жлобы только этим и занимаются.
Я поразмыслил о непроглядной тьме в подземном логове Эскью. О том, каково это — лежать там в одиночестве. Каково оказаться мертвым.
— Но ты ведь сама не уверена, — сказал я. — Правда же? Нельзя знать точно, говорят они правду или притворяются.
Элли сердито уставилась на меня:
— Нельзя, мистер Уотсон. Разумеется, вы абсолютно правы, сэр.
— Ты вообразила, будто знаешь все на свете, — поморщился я. — Думаешь, это всё лишь игра? Считаешь, весь мир предназначен только для твоего дурацкого развлечения?
Я ощутил, как по щекам катятся слезы.
— Люди
Я улегся на живот, уставился в траву. В голове у меня звучали дедовы песни. И далекий, едва различимый шепот бабушки.
— Люди умирают
Элли придвинулась чуть ближе.
— Боже, — прошептала она, — я была права. Тебе все-таки нужна чья-то защита.
Я чувствовал на себе ее испытующий взгляд.
— Знаешь, что с тобою не так? — спросила она, но ответила сама: — Ты не отморозок, не тупица и не неудачник, вроде остальных. И занялся этим не развлечения ради, как я. Без присмотра ты скоро начнешь умолять Эскью выкопать яму и засыпать тебя в ней.
Согнутым пальцем она легонько постучала меня по затылку.
— Эй… — прошептала она. — Эй, мистер Уотсон. Мистер Наивность…
— Чего? — пробурчал я.
— Я всего-навсего присматриваю за тобой. Как этого хотела бы твоя бабка.
— Откуда тебе знать, чего бы ей захотелось?
Вздохнув, Элли снова поцокала языком.
— Давай договоримся, — предложила она. — Мы оба прекратим играть, ладно? Все равно эта дурь мне уже поперек горла. Осточертело забираться под землю с этими простаками и уродами. Подыщем себе другое занятие, что скажешь?
Я поднялся с земли и вытер слезы рукавом.
— Ты так ничего и не поняла, да? — с горечью спросил я. — А что если мне
Я быстро зашагал прочь от Элли — через пустырь, мимо играющей там детворы. И всю дорогу домой вытирал упрямые слезы.
Десять
— Взгляни-ка, — попросил дед.
Я сидел в своей комнате, кропал скучный доклад о разнице в часовых поясах между Англией и остальным миром. Этим промозглым вечером пустырь затянуло плотным серым покрывалом, и с небес нескончаемыми потоками падал дождь. Я то и дело отрывался от учебника, подолгу рассматривая струйки воды на оконном стекле, за которым мало что было видно. Я уже сообразил, что, перемещаясь с достаточной скоростью, можно прибыть в пункт назначения даже раньше, чем путешествие вообще началось. Но в докладе я об этом не упомянул, ограничившись самым необходимым — тем, что от меня требовалось. Простая арифметика: если часы в Стонигейте показывают столько-то времени, в Нью-Йорке сейчас столько-то. Тоска смертная. И тут в мою дверь постучал дед.
Войдя, он выложил на мой стол нечто диковинное. Прямоугольную угольную пластину, отполированную под стать фигурке пони. Я пробежал подушечками пальцев по глубоким бороздам на ее поверхности.
— Древесная кора, — определил я.
— Верно подмечено, это кора. Если колоть уголь осторожно, на многих кусках увидишь такие вот отпечатки.