Игра в смерть

Джек Эскью, спотыкаясь, двинулся восвояси. Джон проводил отца взглядом и медленно сполз на землю, где и остался сидеть, опершись спиной о забор. Голова низко опущена, рука обнимает лохматую холку Джакса. Мы видели, как дрожат плечи Эскью.

— Бедный парень, — прошептала мама. — Так жалко его…

Двенадцать

Логово Эскью. Пол еще мокрый после вчерашнего дождя. Вода струйками стекала прямо по вырезанным в камне рисункам. Тяжелые запахи сырости, расплавленного воска и скученных тел. Элли сидела прямо напротив, за дрожащим пламенем свечи. Она наблюдала за мной, но взгляд ее ровным счетом ничего не выражал. Тогда я пригляделся к остальным — подобно мне самому, выходцам из старинных семейств Стонигейта. Неужели им довелось пережить нечто, похожее на подлинную смерть? Неужели эти ребята испытали то же самое, что и дети, перечисленные на обелиске? Или это лишь игра, и все они только прикидывались? Гадая, я вчитывался в имена.

Джон Эскью, тринадцати лет от роду. Роберт Карр, одиннадцати лет от роду. Уилфред Кук, пятнадцати лет от роду. Дороти Галлеин, двенадцати лет от роду. Элисон Кинан, тринадцати лет от роду. Дэниел Шарки, четырнадцати лет от роду. Луиза Макколл, тринадцати лет от роду…

Под списком хватало свободного пространства дщя новых имен, и, будто во сне, я отыскал там собственное.

Кристофер Уотсон, тринадцати лет от роду.

Стены вокруг нас были расписаны изображениями демонов и чудищ, а также светлых созданий с величественными белыми крыльями. Здесь врата в рай, там щелкают жадные челюсти ада. Мне протянули воду, и я сделал глоток. Протянули сигарету, и я затянулся ею. Опять всмотрелся в лицо Элли. Холодный, пустой взгляд в ответ. «Здесь, внизу, ты сам по себе, мистер Уотсон», — прочел я в этом взгляде. Мне захотелось крикнуть Элли, что она оказалась права, что нам обоим следует сбежать подальше от этого сборища тупиц и неудачников, заняться чем-то другим. Но я так и не стронулся с места, и чем дольше сидел, тем сильнее охватывала мое тело дрожь и тем глубже проникал в меня страх, что именно сегодня нож укажет на меня своим лезвием. И все же, в глубине души, мне этого хотелось. Меня влекла эта мысль — в точности как некогда тьма шахты манила к себе моего деда. Мне хотелось изведать то, что познали дети, поименованные в камне монумента, хоть немного понять, каково пришлось деду. Я пристально смотрел на ножик, который Эскью аккуратно выложил на осколок стекла.

— Кому пришел черед умереть? — прошептал он.

— Смерть, — запели мы хором. — Смерть, смерть, смерть, смерть…

Нож вращался, блестя в свете свечей. Вращался и вращался, виток за витком.

Это я, мелькала мысль всякий раз, когда острие указывало на меня. Но оно опять и опять скользило дальше, продолжая вращение. Это я — это не я — это я — это не я — это я — это не я…

Нож понемногу замедлил ход и наконец замер.

Это я.

Я затаил дыхание, меня все сильнее трясло. Поднял глаза на Элли. «Сам по себе, — повторил ее суровый взгляд. — Ты сам по себе».

Эскью улыбнулся. Протянул мне руку — и, приняв ее, я оказался в центре круга. Там Эскью на миг задержал ладонь на моей макушке. В глазах у меня беззвучно дрожали слезы.

— Успокойся, Кит, — шепнул он мне на ухо, но я никак не мог совладать с дрожью. — Успокойся, Кит Уотсон.

Голос Луизы произнес:

— Да он боится! Трусишка.

Остальные захихикали.

— Тихо! — прошептал Эскью. — Сегодня один из нас умрет.

Я опустился на колени, как до меня это делали другие. Съежился, оперся на руки.

Чепуха это все, заверил я себя. Обычная детская игра, только и всего.

— Дыши медленно и глубоко, Кит, — велел Эскью.

Я подчинился.

— Теперь дыши быстрее. Еще быстрее!

Я задышал быстро и еще быстрее.

— Загляни мне в глаза.

Я вгляделся в глубины его глаз. Бесконечный туннель, без единого лучика света. Все глубже и глубже я погружался во тьму, ощущая, как она тянет меня к себе.

Это всего лишь игра, повторил я тогда. Обычное дело, простая игра.

Я заверил себя, что способен сыграть в эту игру. Нужно лишь притвориться, как это сделала Элли.

Эскью поднес к моему лицу сияющее лезвие ножа:

— Отрекаешься ли ты от жизни?

— Отрекаюсь.

— Желаешь ли ты смерти?

— Желаю.

Положив руку мне на плечо, он притянул меня ближе. Я не видел ничего, кроме его глаз. Не слышал ничего, кроме его голоса.

— Никакая это не игра, — с нежностью, едва слышно прошептал Эскью. — Ты действительно умрешь. Все, что ты видишь и знаешь, исчезнет без следа. Тебя просто не станет.

Он опустил мне веки.

— Смерть пришла, — сказал он.

И меня не стало.

* * *