Игра в смерть

Эскью-старший метнулся через заледеневшую мостовую, чтобы застыть, покачиваясь, у нас на пути.

— Где он? — заплетающимся языком выговорил он. — Где мой тупой сын?

Мы остановились поодаль.

— А? Куда он делся, я спрашиваю?

— Господи, Кит! — прошептала моя спутница. — Идем.

Двинувшись дальше, мы скоро оказались в нескольких шагах от него. И опять остановились.

— Прочь с дороги, — бросила Элли.

— Ах ты ж!.. Мадам велит убраться с дороги…

Я нащупал в кармане аммонита, сжал его в кулаке.

— Вот именно, — кивнула Элли. — Дай пройти, хамло.

У отца Эскью даже челюсть отвисла. Он ощерился, утер рукавом губы:

— Я спросил, где он?

— Свалил подальше от отца, если у него есть хоть капля мозгов, — ответила ему Элли. — И повторяю: дай нам пройти!

Эскью-старший набрал в грудь побольше воздуху. Когда он двинулся на нас, мы шагнули назад. Он поскользнулся, чуть не упал. И свирепо на нас уставился:

— Да я… Я сейчас…

Мы опять перешли улицу и прибавили шагу.

— Да я сейчас… — не унимался Эскью-старший, провожая нас взглядом. — Сейчас я такое… На что уставились?

Пришлось оглянуться: он стоял там, шатаясь, и грозил нам кулаком.

— Погляди на него… — потрясенно сказала Элли. — Боже, Кит… Ты только погляди на него.

Я качал головой, не зная, что и сказать.

— Ты такая смелая… — выдавил я наконец.

Элли содрогнулась, пожала плечами:

— Это всего лишь игра, Кит. Помнишь? Я теперь актриса.

Двенадцать

Разбудили его громкий звериный рык и истошные крики матери. Едва проснувшись, Лак стиснул в пальцах рукоять каменного топора. Вход в пещеру перегородила фигура громадного медведя, чьи глаза отражали тлеющие угли костра. У стены пещеры сжались в страхе братья и сестры Лака. Мать стояла перед ними и, раскинув в стороны руки, закрывала детей от зверя. Отец припал к земле с зажатым в руке камнем, а медведь опять взревел и подался вперед, в глубь пещеры. На больших, угрожающе поднятых лапах сверкали когти. Смрад звериного дыхания заполнил всю пещеру без остатка. Прыгнув из тени, отец Лака обрушил свой камень на голову медведю, но тот отбросил его в сторону взмахом мощной лапы. Отец упал на землю и больше не вставал. Настал черед Лака: бросившись вперед, мальчик взмахнул топором, метя зверю между глаз. Дернувшись, медведь занес над ним лапу, но Лак успел встретить ее новым взмахом топора. Нанести третий удар он не успел, — медведь отбросил его назад, к стене. Дети хныкали и пищали. Обогнув медведя, Лак атаковал его со спины: выпрямившись во весь рост, мальчик нанес зверю еще один удар каменным топором. Отец шевельнулся на полу, угрожающе крикнул на медведя, запустил в него камнем. Лак тем временем бил топором — снова и снова, куда придется: по лапе, по шее, опять по голове. С исполненным боли ревом животное сбило с ног женщину и, подцепив когтями сверток из мягкой оленьей кожи, куда была запелената самая младшая из сестер Лака, бежало с ним в ночь.

Остатки семьи, причитая, собрались тесным кружком. Ужас в глазах, ужас в каждом сердце.

— Дитя мое! — плакала мать Лака. — Малышка Дал! Детка!

Сердце гремело в груди Лака. Он оказался на краю бездны; той самой, в которую, взрослея, заглядывают все мальчики. И крепко стиснул рукоять своего каменного топора.