Игра в Тарот

По улицам на которых было так мало машин, что они казались совершенно пустыми, к храму спешило множество людей, пусть скромно одетых, но зато с лицами, не омрачёнными тенью заботы о завтрашнем дне, которая незаметно пригибает голову долу. Нет, все они невольно смотрели вперёд и вверх, куда-то за горизонт, туда, откуда только и приходит свобода. Они о чём-то говорили, спорили. Было видно — всех их объединяет надежда, и что они, так же как и он, опьянены предчувствием скорых перемен, и радуются, предвкушая, неизбежное, так долго ожидаемое и чаемое всеобщее обновление.

Николай влился в этот поток (как он горько осознавал, полный скорбным знанием того, чем всё это кончится) пока таких счастливых людей. Они шли к храму. У его ограды как растревоженный улей роилась беспорядочная толпа. То там, то здесь возникали импровизированные кружки. Кого-то в них слушали, о чём-то в них спорили, ругались а, главное, все пытались понять и предугадать, каким будет это незнакомое, скорое и неизбежное в своей неотвратимости грядущее.

Проходя вдоль ограды, Николай заметил парочку будущих залесских козлов. Они стояли в группе из пяти — шести сподвижников, держа в руках самодельные иконки ещё не канонизированного Николая II, и старательно выводили ноты жалостливых псалмов, собирая подаяния на «канонизацию царя от жидов умученного». Делали они это очень серьёзно, со всем усердием, особенно старался, встав даже на цыпочки от рвения, какой-то, непонятно как затесавшийся в эту компанию, мелкий цыганенок. Сразу было видно, в отличие от остальных, только пытающихся предугадать, что же их ждёт впереди, эти своё уже нашли, уже работают, уже в деле, устроились.

— А ты что тут шляешься, жидёнок. Тебя как зовут? — на Николая дыхнул перегаром, какой-то мужичок, с железным значком на лацкане и с нарукавной повязкой, в державных цветах, с надписью — «опричник».

Николай, было, хотел развернуться и ответит, как следует, но тут он с ужасом, переходящим в отвращение, услышал, как он помимо своей воли, жалобно заблеял:

— Меня Саша зовут. Вы ничего такого не подумайте — я крещённый.

Николай, словно завертевшись в вихре сумасшествия, стремительно становился этим самым Сашей, неудержимо погружаясь в омут его сознания, забывая себя.

— Жидок крещённый, что вор прощённый — скрипел опричник, стараясь сделать страшную рожу.

— Да ладно, отстань — к нему подошёл некто огромный и толстый, заслонив собой хлипкого пьяненького опричника

Саша сразу понял — пронесло. Громила был огромен, бородат и широкоморд и увешен каким-то невероятным количеством крестов и иконок, но его голос совершенно не соответствовал его облику. Это был фальшивый голос наигранной добродетели внутренне очень неуверенного в себе человека.

— Православный, говоришь? Тогда вот — покупай газету «Опричина», все три номера. Там про ритуальные убийства, употребление крови христьянских младенцев, про то, как жиды православных мучают и вообще много ещё есть интересного и для православного человека полезного и необходимого.

— Конечно, конечно, я и сам хотел газетку купить — залепетал Саша, в смущении неловко доставая из кармана вместе с россыпью мелочи несколько измятых рублей.

Толстый громила бесцеремонно заграбастал все деньги из Сашиной ладони, и деловито отсчитал ему с десяток газетёнок, размером чуть ли не в половину машинописного листа. Потом подумал и половину из ранее выданных Саше экземпляров забрал обратно.

— А сдача? — пролепетал несчастный Саша.

— Сдачи нет. Пойдёт на пожертвования. На царя мученика пойдёт. Согласен? — он, грозно насупившись, надвинулся всей своей массой на Сашу.

— Конечно, конечно — лепетал Саша, понимая, что, похоже, сегодня по дороге назад, ему придётся обойтись без любимого мороженого.

— А ты вот что сделай — распродай-ка их по гривеннику. На той стороне пока наших нет, дай Бог возьмут газету православные — широко перекрестившись в полупоклоне, наставлял Сашу довольный громила.

— Хорошо, попробую — залепетал Саша, думая только об одном, как бы поскорее отсюда выбраться.

— Если товар пойдёт, скажи. Я тебе ещё партию продам по дешёвке, для распространения… — послышалось за спиной.

Пока Саша пробирался через толпу, его охватило неприятное беспокойство. Кругом были разговоры, казалось, только о том — что пора бы жидам за всё ответить:

— Если всю жидовню из квартир выселить, то квартирного вопроса не будет!

— До чего жиды дошли, родственника хоронил, а на кладбище рядом могила — Розенталя. Это как же можно православному на одном кладбище с пархатыми лежать?

— За всё-ё-ё-ёёёёёё, за всё-ё-ё-ё-ёёёёё… отве-е-е-е-е-е-етят… — казалось, доносился до впечатлительного Саши со всех сторон, не то гул колоколов, не то стон, не то гром приближающегося шторма.

— А ты что тут, жидёнок, делаешь? — перед ним нарисовалась парочка бойких тёток, сразу видно успевших до пенсии, пройти долгий путь от комсольских до профсоюзных активисток.

Саша машинально, в испуге, вытянул вперёд тонкую пачку газет.

— А, это наш, из опричины. По чём? — заулыбались тётки.

— По гривеннику.