Игра в Тарот

Саша, погрузившись в эту беспросветную вонь, вдруг в охватившем его отчаянье, невероятно остро, всем своим существом, ясно и отчётливо понял — лучше погром, чем ЭТО. Он резко, с невиданной прытью дёрнулся, было, бежать, но в его спину и плечи упёрлись руки вовремя подоспевших адъютантов.

Его крепко схватили. Он вырывался, кричал: что он еврей, что он не крещённый, что он не хочет больше на погром…

— Дяденьки, простите, я больше не буду, а-а-а-а-а-а-аааааааааа!

Всё было тщетно. Это только раззадоривало злодеев. Погромщики отработанными приёмами заломили его, зафиксировали голову, потом зажали нос, и, наконец, вставили в, жадно ловящий воздух, рот горлышко бутылки.

В Сашу полилась, сжигая всё внутри, огненная вода. Он думал что задохнется, зашёлся в кашле, плевался и фыркал. Но свирепые черносотенцы лили и лили в него водку, пока, наконец, какая-то тёплая волна, разлившаяся по нему, не притупила боль и другие чувства, и он обмяк.

Тогда его отпустили. Теперь он сидел смирно, как в тумане глядя на Мить Митича. Вонь от него теперь была не столь ужасна. Это уже была даже и вонь уже, а так… запашок. Мить Митичь вылавливал из банки жуткого вида, явно мутагенные, огурцы, и сосредоточено их пожирал, по ходу поучая Сашу:

— Ну, ведь хорошо? Хорошо. Правильно пошло. Хочешь погром — надо. Без этого погром не пойдёт. Учись. Меня слушать надо. Вот ты у нас казак, а я знаешь кто? Не знаешь. Никто не знает. А вот они — Мить Митьчь показал огурцом наверх — знают. Там знают. Потому без меня никак. Я знаешь кто?

Мить Митьчь придвинулся к Саше, требовательно смотря прямо ему в глаза.

— Нет — пролепетал закосевший Саша.

Мить Миттчь замолчал. Выпил стакан водки. Закусил огурцом. Рыгнул, крякнул, и торжественно глядя на оробевшего Сашу, торжественно изрёк:

— Я прямой потомок и наследник Романовых. Тайна рождения. Императрица в страхе расправы скрывала факт поздней беременности. Был вынесен месье Жераром. Передан татарину Сабитову. Знали лишь святые старцы. Они сохранили тайну до срока. Сроки вышли, время пришло…

Мить Митьчь налил стакан и протянул Саше:

— За императора!

Саша взял стакан и, сам удивился, как выпил. Всё закружилось, в глазах потемнело, но как-то он выплыл, и увидел, сквозь обрывки тумана, как Мить Митичь суёт ему в рот огромный, в желтоватых пропалинах, гигантский пупырчатый огурец.

— Жри, сука — почему-то свирепо рычал прямой потомок императора, дрожа от непонятного возбуждения и вылупив, казалось, готовые лопнуть налитые кровью глаза.

Испуганный такой экспрессией, Саша не стал перечить, и покорно открыл свой маленький ротик. Мить Митичь, не теряя ни секунды, сразу же быстро и сноровисто всадил гигантский овощ, размером, наверное, с полукилограммовый баклажан, по самые Сашины гланды. И Саше, выпучив обильно слезящиеся глаза, ничего не осталось, как, задыхаясь, давясь слюной, медленно и усердно его сгрызать, порождая в процессе, как ему казалось, оглушительный хруст.

— Ну и славно! Дело будет, будет дело…то, что надо…быстро приучим…парнишка что надо… природа! — удовлетворённо, как то по кошачьи заурчал, отчего-то сразу повеселевший, Мить Митичь, и пустился в новые откровения.

— Ты выпил за императора, а какого? — спросил он, хитро прищурившись.

— За Вас — нашёлся Саша.

— Правильно! Открою тайну — я уже помазан на царство. Таинство произошло с соблюдением всех формальностей. В Успенском соборе, в присутствие патриарха. Члены всех королевских домов Европы прибыли инкогнито. Сей факт пока скрываем, до срока. Пока я император-инкогнито. Но… можно ли тебе доверять?

Саша сидел молча, с испугом смотря на Мить Миттича, даже в алкогольном опьянении понимая, что в любой момент этот сумасшедший погромщик может выкинуть всё что угодно.

Мить Митичь нахмурился и грозно посмотрел на Сашу:

— Ты зачем пришёл?

— За Россию пострадать готов. За империю, за императора… готов… не жалеть живота своего — сбивчего залепетал пьяный мальчик.

— Грех. На всех вас грех лежит Грех передо мной. Неподъёмный грех, неискупный. Предали отца и мать мою, императоров, смерти предали. Грех, грех… как искупите? Каким страданием, каким подвигом? Готов искупить? Ты готов искупить свой грех передо мной? Мукою искупить? — невероятно раскрасневшейся Мить Митичь вплотную придвинулся к вконец оробевшему Саше.

— Г-г-г-гот-т-т-тов-в — у Саши зуб не попадал на зуб.

И тут огромная красная горячая масса Мить Митича, как-то неожиданно резво, с места, без всякого разгона и подготовки, словно гигантская жаба, подпрыгнув, с оглушительным липким чпоком накрыла Сашу. Саша чего-то кричал, дёргался, но ничего не мог поделать с навалившейся на него и расплющившей его неподъёмной тяжестью. Но мало того, что натужено сопящий Мить Митичь лежал на щуплом Саше, он ещё и совершал какие-то возвратно-поступательные движения вверх-вниз своим необъятным пузом, окончательно прессуя несчастного юношу.