Игра в Тарот

Сознание быстро оставило страдальца. Когда же он, каким то чудом, на мгновение очнулся, то увидел, что шустрые адъютанты сноровисто его раздевают, грубо срывая рвущуюся по швам одежду, и переворачивают на живот, а тяжело дышащий Мить Митичь стоит рядом уже полностью голый. Не успел он сообразить, что происходит, как он оказался снова безжалостно вдавленным огромной тушей в пыльную обивку старого дивана.

Окончательно он очнулся только под утро. Сквозь пыльные шторы пробивался свет нового дня. Он был голый, весь в синяках, голова раскалывалась, всё тело жутко болело, особенно невыносимо в области…

Одежды не было. Завернувшись в одеяло, Саша сел на кровать, поджал под себя ноги и заплакал. Он понял, что свершилось то, чего он так боялся — он таки попал под погром! Над ним надругались, обесчестили, насмеялись… И кто знает, что ждёт его впереди? Может даже холокост! С этих черносотенцев станется, ведь он полностью в их власти.

Дверь открылась. Адъютант принёс одежду. Это была не его одежда. Это был какой-то чёрный мундир. Саша, хлюпая носом, оделся. Через некоторое время дверь снова открылась.

— Пойдём — раздался властный приказ.

Сашу привели в большую комнату. Вдоль стен по стойке смирно стояли одетые в чёрные мундиры молодцы. В кресле, под имперским стягом, монументально восседал сам Мить Митичь. Замершего от страха, Сашу поставили посреди комнаты прямо перед ним. Несколько молодцов забили в барабаны. Когда барабанная дробь кончилась, стоящий рядом с Мить Митичем адъютант, под писклявые звуки «Боже Царя храни» из антикварного патефона, зачитал указ о зачисление Саши в отряд адъютантов и награждение его крестом за заслуги перед Империей первой степени.

Потом смущенному Саше выдали, поднеся на бархатной подушке, золотые погоны и огромный латунный орден. Ему все по очереди отдавали честь и жали руки, обнимали и целовали. Последним подошёл Мить Митичь, облобызал, и сказал:

— Пойдём, надо тебя представить — и показал пальцем наверх.

Робея, Саша пошёл за своим императором по длинному коридору совсем недавно бывшей коммуналки, и потому ещё сохранившей специфический запах коллективного жилища. Зашли в комнату, там за столом с бутылкой коньяка, сидел какой-то солидный пожилой мужчина с пронзительным, но очень усталым, взглядом.

— Вот, Пал Палычь, пополнение — как-то с придыханием, невольно поклонившись, представил Сашу император-инкогнито.

— А, ну садись, погромщик — улыбнулся Пал Палычь, указав Саше на стоящий рядом с ним стул.

Саша скромно сел на самый краешек, всем видом показывая воспитанность и честную скромность. Император остался стоять у дверей.

— Что, Саша, погромов испугался? — насмешливо спросил Пал Палычь, наливая и потягивая коньячок, из почти уже пустой бутылки.

Саша смутился, покраснел и опустил глаза долу.

— Да, ладно, чего робеешь? Если кто из ваших в черносотенцы прёт, то значит — страх погрома окончательно мозги выжег. Дело то ясное, типическое. Что же это вы все так погромов то боитесь? Прям за вашу психику страшно, того глядишь, все с ума слетите. Неужто совсем нас списали? Да разве мы позволим, дурашки — рассмеялся Пал Палычь.

Император-инкогнито вежливо и подобострастно подхихикнул у дверей.

— Ну, что вьюношь, отпогромили тебя, гляжу, по полной программе, раз орден за заслуги первой степени пожаловали — продолжал весело и задорно Пал Палычь.

Саша ещё ниже опустил голову и невольно обижено засопел.

— Этот изверг ещё тот зверь. Маньяк просто. Эй, ты, что совсем меру потерял? Второй погром уже за неделю! Статью ещё никто не отменял — притворно показывая недовольство, прикрикнул Пал Палычь на заробевшего императора.

— Пал Палычь, да как же можно! Любя, любя… токмо ради торжественности момента…во искупления греха цареубийства… — залепетал какой-то бред совсем, уж было, стушевавшейся Мить Митичь.

— Ну да ладно. Что поделать. Каждому через свой погром пройти надо. Ну, теперь всё, всё, парень. Считай ты у бога за пазухой. Теперь тебе бояться нечего. Ты, Саша, правильно пришёл. Такие как ты — здесь нужны. Что эти братья славяне? Они же в большинстве идейные, поймут, что к чему, и… поминай, как звали. Мы для них другое придумаем — надуем какого-нибудь ефрейтора потупей, и будут они у него на плацу до посинения маршировать и отжиматься, в ожидание приказа в час Х. Хе-хе-хе…. Нет, это не для тебя. Тут люди тонкие, культурные, с изюминкой, интересные. Твои люди. Ты теперь, Саша, здесь надолго. Пойми, навсегда. Куда ты теперь? Всё, выбор сделан. Ты, главное, правильно себя веди, учись, и мы тебе поможем, направим… — Пал Палычь уже достаточно опьянел и говорил с явным трудом.

— Все вы наши. И ты у меня вот здесь. Никуда не денетесь — Пал Палычь, как-то резко напрягшись, сжал кулак и впился пристальным, гипнотическим взглядом в Сашу.

Это был тяжёлый, сильный взгляд. У Саши даже закружилась голова, он мелко задрожал, и невольно опустил глаза. Выдержав длинную паузу, Пал Палыч, вдруг, весь как-то сник, и продолжил, уже еле ворочая языком, словно, на это усилие ушли его последние силы: