Игра в Тарот

— А можно как-нибудь продолжать без этих баночных уродов. Ну, надоели! Всё одно и то же.

— Без банок? — Алхимик улыбнулся. — Неужели не хотите отведать Залеских козлов? Смотрите их там целая куча. Думаю, будет очень зажигательно.

— Нет, только не Залеские козлы! — Николай даже поднял голос и невольно привстал, как бы собираясь уходить

— Ну что ж, без козлов, так без козлов — протянул задумчиво Алхимик. — Масть надо полностью отыграть. Осталась последняя карта этой масти — «Повешенный» — Алхимик протянул ему карту, на которой был изображён висящий вниз головой улыбающийся человек с нимбом вокруг головы.

Николай невольно вздрогнул.

— Что Вы так испугались, ведь вы же уже умерли? — усмехнулся Алхимик, вложив в слово «умерли» бездну сарказма. — Это ещё не карта «Смерть». Но если эту карту правильно разыграть, то и смерть нам будет не страшна, она станет играть на нас, станет нашей картой.

— Смерть? — спросил Николай, взглянув в глаза алхимика, и увидел в них отблески догорающего заката за открытой колоннадой, которая с запада ограничивала зал дворца в котором он находился.

— Да смерть, смерть. Никто не властен над смертью. Сколько прошло лет со смерти вашего праведного родственника — два года, три? Время летит быстро — прямо глядя в глаза того, кем очнулся Николай, говорил, не то, соболезнуя, не то, усмехаясь, со своей неизменной полуулыбкой сам прокуратор Понтий Пилат.

— Я буду вечно помнить его. Он был праведный человек — ответил он, стараясь прямо, не опуская свои глаза, смотреть в холодный, пронзительный и властный взгляд безжалостного убийцы.

— Конечно, конечно, как я убедился, Вы необыкновенно честны для здешних нравов. Вашего наставника давно уже нет. Он казнён позорной смертью, его обезглавленное тело, выброшенное из дворцовой башни, ваши верные ессеи нашли уже полуобглоданным собаками, а Вы, по-прежнему, чтите и не отрекаетесь от него. Другой бы на Вашем месте, как водится в этих краях, давно бы его, по меньшей мере, забыл, а, скорее всего, отрёкся, объявив лжепророком, с которым никогда не имел никаких дел, дабы тень его поражения не помешала бы вашим нынешним делам.

— Скажите, это Вы сразу после нашего поражения в Храме послали ко мне Хузу? — прервал он прокуратора.

Ему было не очень приятно слушать его сентенции о трагедии постигшей дядю Иоанна.

— Да, я.

— Но ведь он приближённый Ирода?

— Конечно, он приближённый Ирода и мой человек. Так же как есть мои люди в синедрионе, а люди Ирода и синедриона есть среди моих людей. Это обычное дело.

— И Ваши люди есть среди моих приближённых?

— А Вы как думали? Самые близкие. Я думаю, что Вы уже давно догадались. Ну откуда всегда рядом с Вами появился бывший легионер с правом ношения меча?

Наступило молчания. Еуша, так звали того, чей сон овладел Николаем, казалось, был потрясён, невольно сгорбился, чуть не закрыв руками своё покрасневшее лицо.

— Но он же говорил, что я исцелил его сына. Молитвой — ответил он как-то потеряно.

— Ну да, ну да, говорил. Он попросил Вас, Вы помолились. Через несколько часов он вам радостно сообщил, что пришла весть о чудесном исцелении. И он сразу стал Вам должен. И Вы без всякого подозрения приняли от него множество услуг. У него много друзей, все они, по большей части богатые сборщики налогов, и Вы спокойно ездили по всей стране от дома одного мытаря до другого. Признайтесь, очень удобно. Вам это было нужно. Иоанн был сыном состоятельного раввина, с его потерей вам было бы трудно без этого гостеприимства. Сейчас Вы где остановились? В Иерихоне в доме мытаря Захея? — прокуратор беззлобно рассмеялся.

— Ну, я же исцелял! Слюной слепоту.

— Конечно, к Вам подходили неизвестные паломники, говорили что слепые, и Вы их исцеляли. Это было здорово!

— А Мария? Она тоже Ваш человек? Вы подослали её? — взгляд Еуши был безумен.

— Ну, Вы же её сами спасли от побивания камнями. Право не мог же я быть столь хитроумным, чтобы всё это устроить. Собрать толпу возбуждённых религиозных фанатиков мне не под силу, это ваше дело.

— Но откуда у неё появилось это снадобье?

— А как она сама Вам это объяснила?

— Сказала, что ей его продала колдунья.

— Но вот колдунью подослал ей я. Хотите, познакомлю? Зара! — крикнул прокуратор и рядом с ним, откуда-то из сгущающейся тьмы за спиной соткалась статная женщина, сверкнув в полутьме огромного зала драгоценнейшим шёлком тончайшей туники.

— Это Зара. Она из Александрии. Дочь египетского жреца и дочери греческого философа. Жуткая смесь! И как мы римляне смогли их победить, до сих пор не понимаю? — он улыбнулся, глядя на Зару, и та так улыбнулась в лёгком поклоне в ответ, что сразу стало ясно, кто из этих двоих тут настоящий победитель.