Констебль прочистил горло, ещё раз пролистал блокнот, и спичечная фигурка опять заплясала.
– Братьев и сестёр нет у меня, но отец этого человека – сын моего отца.
– А можно ещё один вопрос про бананы? – спросила я.
– Подозреваемая, это твой последний шанс, – рявкнул констебль.
Я украдкой взглянула на обезьяньего капитана. Он, как был со скрещёнными ногами, так и умудрился как-то перевернуться головой вниз. Приоткрыл один глаз и уголком рта стал шептать ответы:
– Долька! Пара шлёпанцев! Отстой!
– Это не про бананы! – отмахнулась я.
– Тьфу, гром и молния!
– Сэр, прошу вас! – возмущённо возопил констебль. – Позвольте подозреваемой самой отвечать на контрольные вопросы!
Я задумалась над вопросом полисмена. Он показался знакомым – то ли я его уже слышала от Нико, то ли читала в одной из его книг. Нет, не помню. Значит, надо включать логику. Братьев и сестёр у него нет, значит, он единственный ребенок. Выходит, отец того спичечного человечка из блокнота – сын отца констебля? Или это одна из тех загадок, где хирургом была его мама? Нет, ерунда какая-то. Я прикусила губу, прикидывая, как выглядит семейное древо. И тут меня осенило:
– Это ваш сын!
Полисмен долго, мучительно долго листал блокнот, переворачивая его то так, то эдак.
– Она отгадала! Отгадала, старик! – Обезьянка Будху очнулся от медитации и снова заговорил начальственным тоном. Филин Бхутум проснулся и ухнул. – Я сразу узнал маленького констебль-сахиба! – продолжал Будху. – Чёрт возьми, одно ухо! Роскошные одежды! Летящий танец! Абсолютный, чистый гений!
Констебль обиделся:
– У моего сына два уха, сэр. Это было художественное допущение.
– Ну конечно, а то как же! Художественное допущение! Ещё скажи – художественный допуск! И художественные права! И художественная кредитка! И художественный бумажник! И художественные три гроша в кармане!
Я ткнула обезьянку локтем в бок, чтобы остановить поток слов.
Констебль громко хмыкнул и отдал честь.
– Ну ладно. Будем считать, ты справилась. Провожу тебя через ворота в регистрационное бюро.
– Не волнуйся, Генри Хиггинс! Нет нужды париться, шеф! Я всё улажу! – Капитан Будху вскочил на мотоциклетный руль авторикши, а филин Бхутум больно впился когтями в моё левое плечо. – У меня ещё остались вопросы к этой претендентке… э-э, шпионке… э-э, подозреваемой! Всё-таки, наверно, придётся отвести её в комнату с ватными палочками!
Обезьянчик слегка подмигнул мне. Ничего не умеет скрывать! К счастью, обиженный констебль ничего не заметил, он так и остался стоять с рукой у виска.
– Скажи ему «вольно» или что-нибудь вроде этого, – прошептала я.
– Арре, сей момент. Благодарю, яар. – Обезьяний капитан ответно отсалютовал констеблю, и бедняга наконец смог опустить руку. Будху, опередив меня, нажал пусковую кнопку авторикши, и мотор загудел.
Констебль принялся отпирать бесчисленные замки на сетчатом заборе. К некоторым подходили ключи из огромной связки, прицепленной к его карману. Другие были кодовыми, он открывал их, сначала пробормотав комбинацию цифр про себя, словно ребёнок, который не умеет читать, не шевеля губами. Под конец полисмен окинул взглядом сухой газон, что-то выискивая. После пары неудачных попыток он наклонился и выудил из травы что-то мелкое, полосатое, жужжащее. Пчела!
– Ага, попалась! – завопил полицейский и оторвал пчеле крылышко. Я взвизгнула. Но не так громко, как пчела: та издала леденящий душу вопль, достойный скорее лохматого зверя, чем мелкого насекомого.
Найя тихо вскрикнула. А пчела завыла, завопила во всё своё чудовищное горло.
Полисмен вставил полупрозрачное пчелиное крылышко в последний замок, похожий на узкую щель, и со щелчком распахнул ворота. А несчастная пчела продолжала вопить. Меня передёрнуло. Не люблю пчёл. Я их и раньше-то терпеть не могла, а уж после того, как Царица-ракша стала являться ко мне в комнату с полным ртом этих жужжащих тварей, и вовсе возненавидела. Но всё-таки нельзя подвергать живое существо таким страданиям. Найя, кажется, разделяла мои чувства: сидя на задней скамейке, она тихо поскуливала.
– Во имя ордена волшебного банана, пошевеливайся же шустрей! – прошептал Будху. Я медленно въехала на авторикше в ворота, и они тотчас же захлопнулись за нами. По пути я разглядела, что вокруг регистрационного бюро построена не одна изгородь, а целый частокол заборов с колючей проволокой поверху. На каждом заборе имелась видеокамера, и, хоть сначала я решила, что мне это мерещится, но нет – объективы поворачивались, внимательно следя за нами. Мороз по коже.
Авторикша, постукивая, катилась вдоль забора. Обезьянчик шепнул мне на ухо:
– Спокойнее, принцесса Киранмала, мы немножко отклонимся от пути, пока камеры не захватили тебя в поле зрения навечно.
– Но откуда ты знаешь, кто я… – Но капитан прервал меня, указав мохнатой лапкой не на регистрационное бюро, а куда-то в другую сторону.
– Мы с моим братом Бхутумом ждём тебя уже много недель, принцесса. Даже нанялись на эту духовно никчёмную работу в регистрационном бюро, чтобы заметить тебя первыми.