Играй против правил. Как нестандартные решения спасают жизни и миллиардные бюджеты

Со временем я пойму, что происходит. У нас есть симпатическая и парасимпатическая нервные системы, обе берущие начало в спинном мозге. Первая реагирует на угрозы – реакция «дерись или беги», в то время как вторая является противовесом, восстанавливающим тело для отдыха. Они работают в тандеме, как партнеры по танцу, которые поддерживают друг друга.

Но мои поврежденные нервы прервали связь между двумя системами, вызвав неврологический хаос. Когда симпатическая система была активирована, мое тело не могло вернуться в свое нормальное состояние – оно испытывало постоянное увеличение частоты сердечных сокращений, артериального давления и уровня глюкозы в крови – и это приводило к острой боли. Сломанная система походила на регулятор отношения. Всякий раз, когда я злился или расстраивался, моя левая рука болела, как зараза.

Я продолжал принимать бесполезные обезболивающие, слишком много пил и теперь слишком много ел. Я не мог заниматься спортом, поэтому точеный фитнес-маньяк, которым я был всю свою жизнь, теперь превратился в студенистый мешок. Не было ни лекарства, ни спасения. Вот тогда-то я и начал подумывать о самоубийстве.

Я выходил из дома в два тридцать утра и, находясь в состоянии наркотического опьянения, садился в свой темно-зеленый BMW 740IL. Мне очень нравилась эта машина, и я съезжал с подъездной дорожки, чтобы посмотреть, как быстро смогу обогнуть Эйвон. Я выскакивал на сорок четвертое шоссе, вдавливал педаль в пол и – на ста двадцати милях в час[53], когда коннетикутская ночь проносилась мимо, – снова чувствовал прилив адреналина. В тот момент я был свободен. Как-то поздно вечером, проезжая по шоссе через Хартфорд, я притормозил у подземного перехода. С работающим на холостом ходу двигателем я уставился на ограждение, защищающее пять цементных столбов, и просидел целый час, говоря себе: «Я должен это сделать. Мне нужно это сделать. Мне лучше умереть».

Наконец рядом остановился полицейский и подошел к моей машине.

– Что вы делаете? – спросил он.

– Просто сижу здесь, – сказал я.

– Почему?

– Мне грустно.

Он велел мне выйти из машины и спросил, не употребляю ли я наркотики.

На мне был шейный ортопедический воротник.

– Я принимаю обезболивающие, – сказал я.

– Тогда вам нельзя водить машину.

Он вызвал другого полицейского, и они отвезли домой меня и мой BMW. Поставили машину в гараж и велели мне отправляться спать.

На следующей неделе Сьюзен продала BMW.

Прошло еще несколько лет, прежде чем я смог справиться с болью – и это оказалось все, что я мог сделать, – но это стало для меня еще одним открытием тем летом после катастрофы. Оно изменило направление моей жизни.

Через несколько месяцев после инцидента с полицией мой друг сказал, что для облегчения дискомфорта я должен попробовать краниосакральную терапию. Я никогда не слышал о ней. Мне сказали, что терапевт будет мягко разминать голову и хребет вниз по направлению к ягодицам, чтобы восстановить ток спинномозговой жидкости, и это каким-то образом заставит меня чувствовать себя лучше. Я подумал, что это нелепица. Но Сьюзен слышала то же самое об этой терапии, и пока я совершал свои полуночные гонки NASCAR по Коннектикуту, она спросила своего инструктора по йоге, может ли та посоветовать терапевта. Инструктор нашла контакты, и Сьюзен записала меня на прием.

Все это звучало чересчур эзотерически, но терять было нечего, и я согласился сходить. Сьюзен привела меня в непримечательный медицинский кабинет – он был арендован у психолога, – и там я встретился с краниосакральным терапевтом.

Мари Арно не так уж много говорила во время моего первого визита, и только много позже я узнал, что даже она сомневалась, что сможет мне помочь. Я зашел слишком далеко. Она воспринимала меня сломленным – с рукой на перевязи, искривленной шеей и остекленевшими глазами. Я лег на стол, полностью одетый, в виде сотни отдельных осколков. Мари возложила руки мне на голову, прочла молитву и приступила.

Теперь я понимаю, что ни один врач, обученный по западным стандартам, не смог бы мне помочь. Моя боль не укладывалась ни в один стандарт. Мари происходила из совсем другой традиции. Ее воспитывали в Епископальной церкви, но став, по ее словам, «своего рода атеисткой» в восемь лет, она все же чувствовала сильную духовную связь с миром природы. Во время учебы в колледже она провела семестр в Индии и училась в доме Кришнамачарьи, который в свои девяносто восемь лет был известен как «отец современной йоги». Его сын учил Мари йоге, которая включала медитацию, дыхание и отделение себя от безумия собственных эмоций, а так же поиску той части себя, которая спокойна и неприкосновенна. Это было началом ее собственного духовного путешествия. Самым сильным непосредственным впечатлением тогда стали ежедневные поездки на лифте в отеле, где она жила. Лифтом управлял пожилой джентльмен, который, увидев Мари, слегка кланялся и говорил: «Намасте».

Это слово иногда используется на Западе как приветствие, как будто вы говорите: «Привет, как дела?»