Играл на флейте гармонист

После небольшого привала и поедания вчерашних запасов сырых грибов и ягод путники двинулись дальше. С тех пор как они покинули «ЗП», выдерживая выбранное направление, по оценкам профессора, они прошли двести пятьдесят, триста километров, достаточное расстояние для того, чтобы серьезно задуматься над целью своего похода — обустроиться в дебрях и жить отшельниками или двигаться дальше, полностью вверившись случайностям судьбы. Наверное, каждый из них думал об этом, но обсуждать эту тему им почему-то не хотелось.

Километра через два Аполлон Иванович остолбенел от увиденного — в низине, метрах в пятидесяти от него, среди камней, штук пять серых собак возились вокруг разодранной туши какого-то большого животного. «Волки», — прошептал внезапно остановившийся профессор. Волки заметили их и прекратили свое пиршество. Вожак, самый крупный из них, оскалился и не двигаясь смотрел в сторону пришельцев. Это противостояние длилось минуты три, а затем профессор, видимо, не выдержав напряжения, сделал шаг навстречу вожаку. Подражая профессору, Аполлон Иванович сделал то же самое. Вожак перестал скалиться, но с места не сдвинулся. Его застывшая фигура говорила о готовности совершить любые действия в защиту добытой еды и стаи. Профессор и Аполлон Иванович инстинктивно понимали, что слабость волка в их терпении и мужестве, и еще они понимали, что малейшее появление страха будет их поражением. Они синхронно сделали еще один шаг в сторону стаи. Волки не уходили, по их напряженным позам было ясно — шансы обеих сторон пока что равны. Люди, не отворачивая лиц и стараясь не моргать, одновременно сделали два шага навстречу волкам, простояв несколько секунд, еще два шага и застыли, ожидая реакции вожака. Вожак как-то неопределенно переступил передними лапами. Уши его чуть шелохнулись, отвлекаясь на какие-то шорохи со стороны стаи. Люди сделали еще три шага навстречу вожаку и опять застыли на полминуты. Профессор шепотом предложил при следующих шагах поднять правую руку вверх для усиления эффекта устрашения и силы. Вожак на это новое движение неожиданно ответил отказом от борьбы. Он отвернулся от людей и, еще грозно оскаливаясь, как бы нехотя, повел стаю в глубину леса. Люди победили. Победили, может быть еще и потому, что волк впервые увидел существо на двух ногах, да и не сильно были голодны эти волки, в отличии от людей. Свершилось чудо — у беглецов оказалась добротная еда на несколько дней, а может быть и недель вперед. Они кухонным ножом разделали тушу. Наелись до отвала сырого мяса, часть еды заготовили впрок, но как ни старались, все съестное взять с собой не смогли, слишком тяжелым оказался груз.

* * *

Осень заканчивалась морозами и свежевыпавшим снегом. Снег за ночь накрыл все вокруг. Свежая белизна неожиданно радовала глаз. Лес преобразился из серо-зеленого, темного и невзрачного в ярко-белые кружева, пронизанные желтыми, сверкающими лучами низкого солнца.

У Венеры Петровны благодаря покровительству Казны появился шанс на пересмотр ее проступка, да еще до нее дошли слухи, что директор фермы, то ли раскаялся, то ли умом тронулся, объявив в письменном заявлении о ее невиновности. Теперь Венера Петровна вся в ожидании положительного поворота в своей судьбе писала радостные письма Аполлону Ивановичу и через свою покровительницу отправляла их открытой почтой минуя цензуру. Ответных писем не последовало.

Ближе к Новому году к руководству «ЗП» поступила депеша, означавшая, что воспитанницы (в депеше указывались фамилии и имена Казны и Венеры Петровны) подлежат освобождению от дальнейшего перевоспитания в связи с пересмотром их проступков. Обе бывшие воспитуемые возвращались в родные места в комфортабельной машине, которую высокий покровитель прислал за Казной.

Жилье, когда в нем не живут более года, стареет и хиреет, как человек без общения в одиночестве. Пыль покрывшая все предметы, придавала квартире некую нереальность. Случайно брошенная или забытая книга на краешке стола как будто говорила — «кто-то здесь был давно, и теперь только одни воспоминания остались среди старых вещей». Она подошла к зеркалу. Сквозь пыльное стекло на нее смотрела женщина с большими печальными глазами, скромно и даже как-то неопрятно причесанная, в старой, уже, наверное, не модной одежде. Она написала на пыльном стекле: «Апо+Веня», — так они называли друг друга, как только поженились, и долго внимательно рассматривала себя — новые морщинки у краешков глаз, грубая, уставшая кожа на лице и шее. Она встрепенулась, махнула пальцами по надписи и взялась за наведение порядка в доме: «Когда он вернется, все должно быть так, как будто он и не уходил».

* * *