Игрок

— Да меня же выставили-таки из приюта. Я еще навестил мать Долохова, а оттуда сразу к тебе...

Том запнулся. Взгляд у него был растерянный.

— Как добрался, нормально?

— Вроде бы да... Странное дело — я почти не помню, как к тебе ехал. Вот спроси меня сейчас — не отвечу. То ли так разоспался в машине, то ли...

Он был вполне искренне удивлен. В ту минуту он, стерев себе память, и вправду не помнил, что произошло за последние пару дней. Усадив его в кухне за стол, я мельком бросил взгляд на часы. Без четверти девять, но это потому, что я спал и не слышал стука в дверь. В воспоминаниях сохранится, так что все достоверно. А в принципе мы рассчитывали на восемь утра — если бы Том накануне уехал из Малого Хэнглтона, не заходя к отцу, то примерно в это время был бы в Дербишире.

На листке календаря все еще стояло позавчерашнее число — 16 июля. Наш нынешний разговор якобы происходил утром семнадцатого, и ночью мы обсуждали, стоит ли сорвать листок, но потом решили этого не делать. Когда все мелочи совпадают, это-то и вызывает подозрение у следователей. А так все логично: никто же не спешит, едва продрав глаза, заменить дату на календаре. Все должно выглядеть естественно, обыденно, нормально.

Том что-то рассказывал мне о Долоховых, о Лондоне, временами останавливаясь и начиная тереть глаза. Меня просто раздирало желание «считать» его, чтобы посмотреть, не осталось ли ненужных воспоминаний. Но как раз этого делать не стоило… Так что я в свою очередь болтал всякую чушь, собираясь в то же время с духом, чтобы осуществить последнюю часть плана.

Сейчас наибольшую опасность для нас обоих представляли мои воспоминания — по ним можно было вычислить, что случилось. Но стирать их было нельзя. Если вдруг авроры выйдут на Тома, то станут допрашивать и меня как свидетеля, так что два Obliviate — это слишком подозрительно. Оставалось одно: "перекрыть" воспоминания чем-нибудь очень мощным, но при этом таким, что оправдывало бы сопротивление при легилименции. Ведь именно сопротивление и вызывает вопросы. Честному человеку нечего скрывать и, соответственно, незачем «выталкивать» легилимента из своего сознания. Это оправдано только, если речь идет о чем-то очень личном или, наоборот, очень болезненном. В таких случаях большинство людей сопротивляется инстинктивно.

Как говорилось в учебнике по ментальной магии, обычно это происходит, если воспоминание касается интимной близости. Но у меня не было девушки, а тратить деньги и время на шлюху из Ночного переулка казалось бессмысленным. Оставалась боль — чем сильнее, тем лучше.

Когда мы придумывали эту часть плана, все казалось легким и простым, но теперь, когда нужно было привести замысел в исполнение, мне стало страшно. Я, как мог, оттягивал жуткий момент, но нельзя же было откладывать бесконечно…

Проще всего было сделать это быстро, не задумываясь. Я очень старался, чтобы со стороны не было видно, как у меня дрожат руки. Том как раз говорил что-то насчет очередей за мылом в магловских магазинах, когда засвистел закипевший чайник. Я потянулся к нему, чтобы снять, — а потом словно бы случайно перевернул его на себя.

Кипяток выплеснулся удачно — задело икры и колени. Это мы отрабатывали ночью: как сделать, чтобы не попало выше. Закрывать воспоминания — конечно, дело нужное, но вдруг мне в будущем захочется иметь детей…

В первое мгновение я совсем не почувствовал ожога. Наоборот, показалось, что к коже приложили лед. Боль пришла несколькими секундами позже, зато такая, что я не то что кричать — дышать не мог. Том бросился ко мне, опрокинув стул. От лужи кипятка на полу шел пар, чайник нелепо валялся на боку, задрав носик.

Остаток утра я помнил очень смутно. Заявись тогда авроры — им пришлось бы убраться, не солоно хлебавши, потому что мы оба были слишком заняты, чтобы отвечать на вопросы. Том разрезал на мне брюки и стащил ботинки, потом умчался наверх за колдомедицинским справочником, велев пока лить на ожог холодную воду. Я сидел, зажимая зубами рукав, чтобы не орать, и старался не смотреть, как на ногах вздуваются жуткие белесые волдыри.

Минут через пять, которые показались мне вечностью, Том вернулся с толстым "Справочником практикующего целителя" и принялся, руководствуясь его инструкциями, залечивать ожог. Должно быть, он делал это не совсем правильно, потому что от заклятий жгло так, что я чуть не рычал от боли и цеплялся за его плечо. Сам потом ужаснулся, какие там остались синяки.

За кухонной дверью подвывали и скреблись собаки. Тому пришлось отвлечься и впустить их, иначе они разбудили бы маму, а было очень важно, чтобы она не знала об ожоге.

Спайк попытался помочь лечению, облизав мне правое колено. Впечатление было такое, словно остатки кожи содрали наждаком. Я ударил его по голове и чуть не разревелся, от жалости то ли к себе, то ли к псу. Тома я был готов прибить. Подумать только, такие мучения из-за того, что ему вздумалось укокошить трех маглов!