Игрок

— Слушай, мне кажется, нужно будет кое-что сыграть... Воспоминания ведь не газета, на них дата не стоит, так? Поэтому легилименту придется ориентироваться на календарь и часы, а это можно подделать... А тебе придется стереть память, начиная с того момента, как ты уехал от миссис Долохов.

— Так много?

— Гонт бы не церемонился, правда?

— Рэй, а как ты сам закроешь то, что я тебе рассказал? У тебя, знаешь ли, тоже торчат хвосты длиной в...

— Пересказ закрыть куда проще, чем то, что сам видел и слышал. Но я еще не знаю.

Том задумался, глядя в потолок.

— Послушай, я не хочу забывать то, что случилось.

— Ага. Это ж такое приятное воспоминание...

— Не мели чепухи. Причем тут удовольствие? Это моя жизнь, какая б она ни была.

— Ну, сделай копию и спрячь.

— Я не умею пока вынимать копии воспоминаний из памяти, хотя знаю теорию. Нет, я лучше так...

— Как?

Он свесился с кровати и стал что-то искать в рюкзаке, брошенном на полу.

— Когда меня выставили из приюта, то выдали пять фунтов на первое время. Вот я из этих денег и купил... Смотри.

Он продемонстрировал мне тетрадь в черном клеенчатом переплете, с вытисненными на обложке цифрами "1942". На форзаце быстрым косым почерком Тома было выведено "Т.М. Риддл", а внутри оказалось несколько коротких записей, последняя — от пятнадцатого июля.

— Ты спятил, писать о таком в дневник?!

— Я потом заколдую его, чтобы нельзя было прочесть. И ты же не думаешь, что я буду бросать его где попало?

Мне эта мысль все равно не нравилась, и мы еще долго и ожесточенно препирались. Потом я сдался.

— Вляпаешься — твои проблемы.

— Да уж не твои, — весело ответил Том и потянулся. Настроение у него заметно улучшилось. — А еда какая-нибудь есть?

За обедом он оживленно и подробно рассказывал моей маме о том, что слышно у маглов. Лондон к тому времени уже практически не бомбили, да и вообще в небе Британии наступило затишье. Основные бои шли в Северной Африке, ну и еще на восточном фронте, где германские войска двигались вдоль излучины Дона к городу под названием Stalingrad.

После обеда Том ушел в свою спальню, засел там за дневник и не отрывался до глубокой ночи. Дверь из-за жары была полуоткрыта, и каждый раз, проходя по коридору, я слышал скрип пера и видел на стене его тень.

***

В восемь вечера я опять побывал в Косом переулке, чтобы купить газеты. Но только специализировавшийся на криминальной хронике "Вечерний бульвар" поместил небольшую заметку: в Сассексе совершено убийство трех маглов; подозреваемый — местный житель — арестован, ведется следствие. Имена в заметке не приводились, но и так было ясно, о ком речь.

С той минуты меня не оставляла лихорадка — казалось, секунды летят с безумной скоростью. Нужно было успеть проделать все задуманное до восьми утра следующего дня. Если авроры появятся раньше — что ж... Значит, судьба. Будь, что будет.

Том никуда не торопился и выглядел беззаботным и совершенно спокойным. К трем часам ночи он дописал свою историю, которая заняла дюжину страниц убористым почерком. Потом заколдовал текст так, что без специальных заклятий можно было увидеть лишь чистые листы, и отдал мне тетрадь, чтобы я спрятал ее в том же тайнике, где и деньги. Спать мы в ту ночь так и не ложились, еще и еще раз отрабатывая детали "игры".

Наконец Том поднялся из-за кухонного стола.

— Пора...

Голос у него неожиданно дрогнул, и я вдруг понял, что он волнуется куда больше, чем в ту ночь, когда убил Риддлов.

Мы вышли в сад. Солнце, поднявшееся уже довольно высоко над горизонтом, слепило глаза. Со стороны леса полз туман, закрывавший деревья и клумбу с пионами. От сырости нас обоих била дрожь. Том, с рюкзаком за плечами, растрепанный и уставший после бессонной ночи, и вправду выглядел так, словно только что приехал на попутке.

— Написать, что ли, на руке, как меня зовут? А то придется так много стирать... Чего доброго, потом сам себя не узнаю.

— Не бойся, напомню… Слушай, может, давай я это сделаю?

— Не надо, я сам. Ты иди, приготовься пока, сосредоточься. Мне все равно нужно выжечь минут пятнадцать, чтобы был промежуток между одним воспоминанием и другим.

Я поднялся наверх и, дрожа от холода, с наслаждением забрался под одеяло в своей спальне. Веки слипались, в ушах крутились какие-то бессмысленные фразы, обрывки слов...

Послышался шум, и я с трудом заставил себя открыть глаза. Внизу в дверь колотили так, словно хотели ее высадить. Взглянув на будильник, я вскочил, как ошпаренный. Вот тебе и сосредоточился на пятнадцать минут! Успел заснуть и проспал почти час. Хоть бы мама не услышала! Том в саду, должно быть, уже околел от сырости.

— Ну, ты и дрыхнешь! Я уже думал, вы уехали куда-нибудь, — пробормотал он, стуча зубами, когда я впустил его в дом.

— Привет. А ты откуда? — зевая, спросил я.

Зевота была почти не наигранной — я и вправду жутко хотел спать, а вдобавок нервничал. Нам с Томом сейчас нельзя было позволить себе ни одного лишнего слова. Легилимент, который может увидеть только "картинку", а не то, что мы при этом думаем, должен быть свято уверен, что это наша первая встреча за каникулы.