Игрок

— Не открывается, — сказал Том у меня за спиной. — Я проверял.

Ему, видно, тоже надоели парты, потому что он прошелся по классу, заглянул за преподавательский стол и присвистнул.

— Столько пластинок! Давай поставим музыку. Рэй, ты умеешь заводить магический граммофон?

— Конечно. А если Слагхорн придет?

— Не придет... до конца обеда, — Том вытащил одну пластинку. — Какая-то Сара Брейтман. Это что?

— Какая разница? Давай сюда.

Я поставил пластинку на диск, потом коснулся палочкой иглы. Она плавно поднялась и медленно-медленно опустилась на вращающуюся эбонитово-черную поверхность. Послышался треск, шипение, а потом приятный, глубокий, слегка с хрипотцой женский голос пропел:

— Hello, honey...

Звук голоса еще, казалось, висел в воздухе, когда вступили рояль и оркестр. Том немного послушал, склонив голову, потом кивнул и, тихо напевая в такт музыке, отправился в подсобку для мытья котлов. Оттуда послышался плеск воды, и Риддл вернулся с полным ведром воды и щеткой.

— Посиди пока на парте, а я помою пол.

Сидя на парте и болтая ногами, я наблюдал за тем, как он, сев на корточки, привычно оттирает пятна с каменных плит щеткой, потом протирает пол влажной тряпкой и передвигается дальше.

"One of these days I'll meet you", — пела пластинка.

Вскоре мне стало стыдно, что я ничего не делаю, и я окликнул его:

— Том! Поменяемся?

— Давай, — он с наслаждением выпрямился и свел лопатки вместе. Потом уселся на парту и стал наблюдать за мной, время от времени поправляя:

— Сильнее... отжимай тряпку, а то вода останется...

От непривычного занятия у меня уже болели мышцы, и я все больше раздражался. Мерлин, в подземельях что, эльфов нет?! Слагхорн совсем спятил...

— У тебя... намного ловчее получается, — пропыхтел я, возя тряпкой по полу.

Том фыркнул.

— Еще бы. В приюте научился.

При мне он заговорил о приюте второй раз, и у меня по спине прошла дрожь, как всегда бывает, когда сталкиваешься с чем-то загадочным и жутким. О детских домах у меня было самое смутное представление, составленное по прочитанным до школы книгам. В голове замелькали неясные картинки всяких ужасов — как в подобных местах детей заставляют попрошайничать и с этой целью намеренно калечат... Но Том вроде не выглядел калекой.

Пару минут я боролся с любопытством, тупо глядя на тряпку, а потом спросил, ненавидя сам себя:

— А как там...

Том понял меня с полуслова и ответил равнодушно и как-то привычно:

— Да ничего особенного. Ну, все время воняет хлоркой, а кормят намного хуже, чем здесь. Но в остальном ничего. Только приходится везде ходить строем — и в столовую, и на уроки. И все должны быть одеты одинаково. Маглы вообще любят, чтобы все были одинаковыми. Ненавидят тех, кто чем-то отличается от других.

Я подумал, что это, пожалуй, действительно не слишком страшно — в конце концов, в Хогвартсе тоже заставляют ходить парами и носить одинаковые мантии, — но тут Том вдруг добавил:

— А вот что и в самом деле противно — это когда приезжают усыновители. Тогда всех заставляют вымыться, выстраивают в ряд, а эти ходят и рассматривают. Будто лошадь или собаку покупают.

На этом месте мне стало и вправду неуютно.

— Меня два раза усыновляли, — задумчиво сказал Том. — Увозили к себе, заставляли называть их "мама" и "папа", покупали гору игрушек — а через месяц возвращали обратно.

— Почему?!

— Потому что не нравился. Потому что не такой. Странный. Со мной случались всякие непонятные вещи, если я пугался или злился. Например, смотришь на что-то, а оно загорается. Или стекло в окне вылетает. Или все вокруг падает. Или человеку становится больно ни с того, ни с сего...

Теперь я уже окончательно перестал что-либо понимать, настолько, что даже бросил щетку — все равно последние пять минут я, как выяснилось, бестолково тер давно исчезнувшее пятнышко на полу. Выпрямился и посмотрел на Тома.

— А что здесь такого?!

— Как — что? А кому это понравится, по-твоему?

— Слушай, эти усыновители — они что, детей никогда не видели?

Том удивленно поднял брови, и тут до меня дошло, что он может и не знать многих вещей, обычных для волшебников.

— Это же стихийная магия! Она у всех бывает в детстве, потом проходит...

Я запнулся и, кажется, покраснел, вспомнив, что у меня выбросы стихийной магии прекратились только в восемь лет — удручающе поздно по волшебным меркам. Но Том вроде бы ничего не заметил.

— То есть, тебя, конечно, стыдят, если что-то такое случается, говорят, что это некрасиво и большие дети так не делают — все равно, что штаны намочить. Но, в общем, ничего в ней страшного нет, и никто особенно не обращает внимания.

— Это волшебники, а маглы — другое дело! — Том досадливо передернул плечами. — Они боятся такого. Сразу начинают кричать, или запирают тебя в карцер, или пытаются пичкать лекарствами. Они вообще ненавидят все, что связано с магией, понимаешь?

Я кивнул. Об этом-то я слышал. Кто же не знает, как маглы в старину преследовали волшебников.

А Том был вынужден терпеть такое одиннадцать лет... Хорошо еще, что маглам не пришло в голову сжечь его на костре.

— Мне очень жаль, — сказал я тихо.

Но он только пожал плечами.