Игрок

Тайна его отлучек открылась в одну из суббот в середине ноября, когда он оказался моим соседом на трибуне квиддичного стадиона. Факультет в полном составе явился болеть за нашу команду в первом матче сезона — с Рэйвенкло. Погода была не самая удачная для игры: накануне прошел дождь, а с утра подморозило, ветер налетал шквалистыми, ледяными порывами, от которых игроков каждый раз сносило в сторону на пару ярдов. Розье у меня над ухом орал и свистел, я дул на замерзшие пальцы, а Риддл просто молчал, спрятав руки в рукава мантии, а потом вдруг спросил тихо:

— Ты бы хотел играть в квиддич за факультет?

— Не знаю, — я потер холодный нос. — Вообще-то я летаю не очень — ну, ты же видел на уроках.

— А высоты боишься?

— Нет.

Сам не знаю, зачем, но я вдруг принялся шепотом рассказывать Тому, как года два назад, чтобы избавиться от неподобаюшего, на мой взгляд, волшебнику страха высоты, я специально выбирался через слуховое окно на крышу дома и там ходил по острому гребню, то и дело рискуя поскользнуться на черепице. Конечно, это было не особенно опасно — насмерть убиться стихийная магия не даст, — но все же...

Он обернулся и посмотрел на меня непонятным долгим взглядом. Вблизи было видно, какие у него необычные глаза — темные, почти черные, но с маленькими золотыми искорками.

— Если хочешь, приходи завтра в семь утра на Астрономическую башню. Там будет интересно. Но только один, и не говори никому.

Предложение было странное, но мне стало любопытно, и я согласился.

Наутро, тихо встав, чтобы не разбудить остальных — Тома в спальне уже не было, — я поднялся на башню и обнаружил его там в компании слизеринцев-второкурсников Теда Нотта и Эдриена Дэйвиса, улыбчивого и дружелюбного студента с Рэйвенкло Даррена Малсибера и еще пары мальчишек с того же факультета, которых я не знал. Как свел с ними дружбу Том, для меня осталось непонятным, — видимо, через Долохова или Руквуда.

Том запер за мной дверь на площадку, выглянул зачем-то через парапет вниз и спросил:

— Ну, кто начнет?

— Давай я.

Даррен снял перчатки, поправил мантию и стал карабкаться на парапет. Остальные отошли подальше.

Опираясь рукой о стену, Малсибер выпрямился во весь рост на крайнем зубце, потом раскинул руки в стороны, как канатоходец, и шагнул на следующий камень.

Пока он обходил парапет, я, кажется, забыл даже дышать и опомнился, только когда Малсибер, добравшись до противоположной стены, легко спрыгнул вниз. Тут-то я так хватанул ртом холодный воздух, что закашлялся. Нотт, смеясь, обернулся ко мне, а Том вдруг спросил без улыбки:

— Ну что? Хочешь попробовать?

Мысль отказаться мелькнула и тут же пропала — признаться в том, что боишься, при таком количестве свидетелей было совершенно невозможно. В носу защипало, но я только решительно кивнул и полез на парапет.

То, что с площадки казалось сравнительно простым делом, здесь, наверху, выглядело совершенно иначе. Когда, держась за стену, я смог выпрямиться во весь рост, то понял, что дальше не смогу сделать и шага. Плоские каменные зубцы оказались вовсе не такими широкими, как мне думалось; кроме того, они были в каких-то выбоинах и трещинах. От недавнего дождя и заморозков они покрылись скользкой неприятной коркой, а боковые порывы ветра трепали полы мантии и грозили сбросить с башни.

— Вниз не смотри! — крикнул кто-то, кажется, Малсибер. Лучше бы он этого не говорил, потому что я, естественно, тут же бросил взгляд на землю и ужаснулся тому, как она далеко. Если отсюда свалиться, никакая стихийная магия не поможет...

Меня затошнило, голова закружилась, и я с минуту стоял, цепляясь за стену, пока не понял, что если сейчас, вот сию секунду не сделаю шага вперед, то потом уже никогда не смогу. Мне придется с позором слезать обратно, моя репутация окончательно рухнет, и никто никогда не возьмет меня ни на одно серьезное дело. В конце концов, если бы эти камни просто лежали на земле, я бы без труда...

Не успев до конца додумать эту мысль, я сделал первый шаг.

Оказалось, что идти по парапету проще, если смотреть не под ноги, а чуть перед собой. Поэтому я так и шел, обшаривая глазами путь впереди. На повороте из-за порыва ветра на долю секунды потерял равновесие — сердце ухнуло куда-то вниз и оборвалось, — но тут же выровнялся, дошел-таки до противоположной стены и там почти что мешком свалился на площадку.

Сердцебиение вернулось гулкими ударами в ушах. Оказалось, что мне так жарко, будто меня сунули в камин, а во рту пересохло; я стянул мантию и перчатки, а кто-то хлопал меня по спине и говорил:

— Ну, с почином, молодец!

Дальше была, кажется, очередь Нотта, потом еще кого-то — я не мог на них смотреть, потому что до меня вдруг дошло, в какую опасную игру мы играем. Понял, как я взмок, только когда мокрая рубашка сначала вздулась пузырем от ветра, а потом коснулась тела, и надел мантию. Только сейчас я заметил, какое на самом деле небо — далекое, холодное, серо-стальное, с неподвижными желтыми прожилками облаков на востоке.