Игрок

— Да ладно. Я привык. Потом, мне же было не с чем сравнивать. Я кроме приюта в жизни ничего не видел. Даже понятия не имел, что бывает по-другому.

— А твои родители...

Я был готов себе надавать по губам за то, что задаю такие вопросы — недопустимо, неприлично так лезть в чужие дела! — но уже не мог остановиться.

— Они давно умерли, да? Ну, раз ты с раннего детства там жил...

— На самом деле это не совсем так, — медленно ответил Том, глядя мне в глаза. — То есть мать-то и вправду умерла, когда мне был всего час или два от роду. А вот отец, наверное, жив, хотя я ничего о нем не знаю. Я думаю, что он бросил мать, потому что она была маглой.

Я кивнул. Это было понятно и логично. О таких вещах мне приходилось слышать — правда, мельком, потому что мне не разрешали присутствовать при разговорах на такие темы. Но я знал, что бывают случаи, когда кто-то из приличной семьи "связывается" с маглой, однако потом, раскаявшись, непременно возвращается в лоно семьи. Для девушки подобная ситуация считалась почему-то более опасной, и речь шла о некоем "позоре" и о том, что на оступившейся уже никто никогда не женится. В случае же мужчины на приключение такого рода смотрели более снисходительно — как на пикантное развлечение на грани фола, и опасались только загадочных "неприятностей от Министерства".

В любом случае никому и в голову не приходило, что связь с маглом или маглой может продолжаться долго — это же извращение. Должно быть, и отец Тома когда-то так же развлекся... Мне при этой мысли полагалось почувствовать гадливость, да и родители, думаю, не были бы счастливы, узнав, с кем я вот так запросто общаюсь. Но почему-то мне было совсем не противно, а только очень тоскливо, как бывает, когда болит живот.

Том, будто прочитав мои мысли, соскочил с парты:

— Ладно, хватит об этом. Давай я домою, а то уже идти пора.

Следующие десять минут я провел, глядя в окно и слушая, как сзади хлюпает вода и царапает пол щетка. Странно было, с чего Риддл так разоткровенничался.

Намного позже я стал понимать, что не мне одному он рассказывал о своем детстве, каждый раз слегка меняя варианты, чтобы посмотреть, откуда пойдет — если пойдет — утечка…

Когда с работой было покончено, Том еще бесконечно долго мыл руки и отчищал одежду. Потом мы выключили граммофон, и в наступившей тишине стало слышно, как у Тома урчит в животе. Мне и самому ужасно хотелось есть, но до ужина рассчитывать было не на что. Порывшись в сумке, я нашел одинокую шоколадную лягушку. Прижал ее покрепче к разделочной доске, чтобы не вырывалась, и разрезал пополам острым ножом для ингредиентов. Протянул половинку Тому, тот коротко сказал:

— Спасибо.

Потом взял свои вещи и мантию, и мы вышли из класса. Том запер дверь и ушел, не оглядываясь.

Ему надо было еще отнести ключ Слагхорну, а я отправился прямиком на следующий урок. Розье со мной не разговаривал, и пришлось потом в спальне слегка подраться с ним, чтобы он успокоился.

Несмотря на то, что Том опять замкнулся в себе, я не мог не думать о нашем разговоре. Всю ночь мне снились бесконечные ряды детей без лиц, в одинаковых серых мантиях. Проснувшись, я подумал, как было бы чудесно, если бы вдруг оказалось, что родители Тома — очень богатые люди благородного происхождения. И что они вовсе не умерли, а просто его потеряли, а потом нашли.

В книгах такое бывает сплошь и рядом.

***

Слагхорн, видимо, сделал выводы из истории с иглами дикобраза, потому что все следующее занятие он посвятил сочетаемости ингредиентов. Раздал нам множество маленьких плошек, в которых мы смешивали разные растворы, приливали и добавляли к ним те или иные компоненты, наблюдая, как зелье то меняет цвет, то вспыхивает крохотным фейерверком, то закипает, то становится густым и чуть ли не обращается в камень. Все это было настолько интересно, что даже необходимость зарисовать и выучить огромную таблицу сочетаний не испортила мне удовольствие.

На уроках Слагхорн все чаще хвалил Тома, однако на свои вечеринки — в своеобразный неформальный клуб, собиравшийся примерно раз в месяц, — никогда его не звал. Тогда как мне, и Колину, и Альфарду регулярно приходили записки с приглашениями. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что Слагхорн ценит в учениках прежде всего хорошие связи, богатство и известность семьи, а не личные качества.

А Том ничего словно не замечал, оставаясь спокойным и высокомерным, — как не замечал, что многие на факультете по-прежнему его сторонятся. Иной раз мне казалось, что я переживаю эту несправедливость острее, чем он сам.

Между мной и Риддлом к тому времени установилась странная полудружба. Он то искал моего общества и был готов болтать о любых глупостях, то вдруг целыми днями молчал, разозлившись непонятно на что. Он вообще был склонен к резким перепадам настроения, а еще у него постоянно были какие-то свои дела и планы, которыми он ни с кем не делился. Время от времени по утрам обнаруживалось, что Тома нет в спальне — он вставал раньше других и куда-то исчезал.