Игрок

Я уткнулся в подушку в надежде, что Том решит, будто я крепко сплю. Но он попытался стянуть с меня одеяло, чтобы разбудить. Удивленно застыл на мгновение, а затем рывком перевернул меня на спину.

Прерывисто выдохнул и провел пальцами по следу от петли.

Я не видел его глаз, но чувствовал, что с ним творится что-то странное. Руки у него так дрожали, словно по телу шла вольтова дуга. Потом он спросил странно сдавленным голосом:

— Как это вышло?!

Я качнул головой, показывая, что не могу говорить. Было уже не холодно, а, наоборот, невыносимо жарко, и страшно хотелось пить. Но Том ничего и не спрашивал — поставив свечу на столик у кровати, он метался по комнате. Порылся в шкафу в поисках пижамы, потом чуть ли не волоком дотащил меня в ванную и обратно, переодел, долго поил водой с ложки. При этом сопровождал свои действия такими отборными приютскими выражениями, каких я никогда в жизни от него не слышал.

Я не мог глотать, вода проливалась на одеяло. Том укрыл меня и замотал шею шарфом, чтобы спрятать борозду от петли.

— Подожди, я сварю зелье. Твоей маме скажу, что ты сильно простудился. Смотри, чтоб шарф не сполз.

Дверь захлопнулась, и я услышал, как он сбегает вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

А я и вправду простудился. У нас не было почти никаких ингредиентов, и то зелье, которое Том умудрился сварить, проявив чудеса изобретательности, помогало слабо. Температура каждые два часа взлетала до сорока градусов, из-за этого все тело сводило такими мучительными судорогами, что будь я в силах встать — точно выбросился бы из окна. Мама сидела со мной днем и ночью, но лучше б она этого не делала — от ее слез и причитаний становилось еще хуже.

Временами ее сменял Том. Я написал ему на листе бумаги, что со мной случилось. На следующий день он побывал в Лондоне и купил зелья, подержанную палочку и какую-то обувь для меня на распродаже. Но теперь от наших капиталов осталось всего с десяток галлеонов.

А путь в Ночной переулок был мне закрыт если не навсегда, то очень надолго. О том, на каких условиях я смогу туда вернуться, не хотелось и думать.

***

Том все время говорил, что мы выберемся, мы непременно выберемся, но я видел, что он и сам не очень в это верит. Он был очень подавлен. Казалось, что жизнь загоняет нас — каждого по отдельности и обоих вместе — в клетку, как крыс. И ни выхода, ни просвета.

Мама не хотела, чтобы я сейчас возвращался в Хогвартс, но я понимал, что если останусь дома, то просто сойду с ума. Уж как-нибудь доползу до поезда. А в школе главное — избежать осмотра в лазарете, если к тому времени голос еще не вернется.

По ночам мне постоянно снились кошмары, а утром перед отъездом привиделся особенно жуткий. Мне снилось, что я попал в магловский приют. Во сне это не казалось странным, хотя приютов я никогда не видел и представлял их себе только по рассказам Тома.

Там был длинный зал с бесконечными столами, за которыми сидели одинаковые дети в серой одежде. Хмурые взрослые тетки с костлявыми лицами и красными руками раздавали кашу, швыряя в каждую тарелку пару ложек чего-то вроде оконной замазки. Снаружи приют походил на тюрьму. Грязноватое каменное здание с рядами маленьких окон, разве что без решеток. Во внутреннем дворе, вымощенном булыжником, не было ни травинки. В углу двора виднелось маленькое строение, похожее не то на сарай, не то на увеличенную до размеров сарая собачью будку.

Откуда-то мне было известно — во сне не задаешься вопросами, откуда, — что каждый месяц в приют приезжает неприметный человечек, похожий на бухгалтера. В потертом старом портфеле он привозит топор. После этого в сарайчик во дворе отводят кого-то из детей, и что происходит дальше — неизвестно. Другие дети в это время сидят в классах за учебниками. Ребенок больше не возвращается, и спрашивать, куда он делся, не принято. А на следующий день за обедом будет праздник — жаркое из ягнятины.

Во сне я знал об этом еще до того, как попал в приют. Мне снился приемный покой, где я стоял в очереди к врачу вместе с десятком других детей. Дети вокруг казались маленькими, лет по восемь-девять. Себя я не видел, но полагал, что и мне примерно столько же.

Я ежился от холода — босиком-то на кафельном полу, — когда вдруг услышал странный запах, словно от сильно нагретого камня. Обернувшись, увидел, как в открытое окно влетает маленькая шаровая молния. Она медленно, будто в толще воды, двигалась над очередью детей, то дергаясь вперед, то замирая подолгу на месте. От нее шли искры, пахло озоном и опасностью.

"Не двигайтесь!" — выкрикнул врач. У мальчишки рядом со мной зубы стучали от страха, а мне совсем не было жутко. Я сам не понимал, почему, но был совершенно уверен, что молния как-то связана с сараем во дворе. Что тем, кто с ней соприкоснулся, — прямой путь туда. Однако это не пугало. Наоборот, я был необыкновенно счастлив. Я знал, что уйду из приюта. Даже если этот путь лежит через сарай. Потому что это тоже — выход. А молния каким-то неведомым образом проведет меня через...

Через что?