Игроки

– Это хорошо, Илья, очень хорошо. Может выпьешь чего-нибудь? У меня есть прекрасный коньяк, я уже пробовал, вкус просто великолепен.

– Я бы хотел сегодня сохранить разум ясным, – безразличным тоном отказался Илья, – чтобы достойно исполнить данное мне тобой поручение.

– Вот как? Похвально.

Макс еще раз попытался разглядеть хоть какое-то проявление эмоций в глазах собеседника, но, поняв тщетность своих попыток, отвернулся. Некоторое время он рассматривал висевшую на стене картину, на которой молодая женщина, одетая в простую красную сорочку, с накинутым на плечи синим платком кормила грудью пухлого кучерявого малыша. Для этой цели в сорочке были проделаны специальные разрезы, так что в нужный момент женщина всегда легко могла обнажить грудь и приложить к ней младенца. Хотя, младенцем мальчишку можно было назвать с некоторой натяжкой. Ему явно было не меньше года, а быть может даже чуть более того. По нынешним временам, когда рацион собак, кошек и новорожденных стал гораздо разнообразнее благодаря наличию специализированных отделов в супермаркетах, ребенок уже вполне мог бы поглощать консервированное морковное пюре, а то и протертую индейку с картошкой. Но во времена да Винчи таких отделов в супермаркетах еще не было, как было и самих супермаркетов, даже в изощренных фантазиях великого изобретателя.

Картина, точная копия которой, написанная Больтраффио, висела в Эрмитаже, Максу необычайно нравилась. Он мог подолгу, будучи в одиночестве, стоять, рассматривая полотно великого мастера, которое, в отличии от выставленной в музее копии со временем не тускнело и не покрывалось трещинами, хотя, конечно, в этом не было заслуги самого Леонардо.

Обернувшись, Макс недовольно нахмурился.

– Ты еще здесь?

Двери лифта сами собой распахнулись, и Илья молча покинул гостиную, оставив Макса наедине с прекрасным творением да Винчи.

…

Хлыстов приехал в университет с самого утра. Дел было много, надо было окончательно оформить командировочные документы на всю группу, забрать в бухгалтерии билеты и в обязательном порядке зайти к Савицкому, чтобы получить обязательные по такому случаю напутствия и сопроводительное письмо принимающей стороне. Зачем что-то писать на бумаге, Дмитрию Евгеньевичу было не очень понятно, по его мнению, вполне можно было ограничиться электронным письмом, но у декана были на этот счет свои представления и спорить с ним было незачем. Когда Хлыстов приоткрыл дверь и заглянул в кабинет, Аркадий Анатольевич доброжелательно махнул ему рукой.

– Заходите, заходите, не стойте на пороге. Письмо нашим коллегам я уже подготовил, в нем дал вам самые лестные характеристики, между прочим. Так что, вы уж не подведите. Хотя, – Савицкий хитро прищурился, – у вас и без этого хватает стимулов хорошо поработать. Вы же понимаете, какое значение могут иметь результаты экспедиции?

– Конечно, – сдержанно отозвался Хлыстов, стараясь не выдавать своего возбуждения.

– Для науки, конечно же, – уточнил декан. Очевидно Хлыстов не смог сдержать эмоций и промелькнувшая на его лице гримаса разочарования, заставила Аркадия Анатольевича беззлобно рассмеяться, – я имею в виду науку в широком понимании этого термина. А это значит, я говорю и о тех, кто эту науку продвигает вперед, кто, так сказать, без устали работает веслами на этой галере, ну и о тех, – улыбка Савицкого стала настолько ласковой, что Хлыстов почувствовал себя неуютно, – кто этим гребцам отдает команды. Как думаете, Дмитрий Евгеньевич, смогли бы вы гребцами на галерах руководить?

– Почему? – Хлыстов почувствовал, как от волнения у него пересохло в горле, – почему бы и нет?

– Да? – в голосе декана вдруг послышалось сожаление, – а на мой взгляд административная работа довольно скучна. Но не будем сейчас об этом. Лучше послушайте, какое я вчера стихотворение сочинил. Не о галерах, правда, но тоже о море.

– С удовольствием послушаю, – поспешно отозвался Дмитрий Евгеньевич.

На факультете все были осведомлены о безграничной любви старика Савицкого к морю. Когда-то, будучи еще совсем юнцом, он даже поступил в Военно-морскую академию, но состояние здоровья так и не позволило ему стать морским офицером, и после третьего курса, Аркадий был вынужден продолжить обучение в гражданском ВУЗе. Врачи вообще советовали ему сменить климат и уехать куда-нибудь в Среднюю Азию, где сухой климат и почти круглый год тепло. От переезда Савицкий к счастью для себя воздержался, но, возможно именно благодаря советам врачей, закончив исторический факультет и став аспирантом, выбрал для себя специализацию на древней истории стран Азии. Спустя многие десятки лет, любовь к морю все еще жила в его сердце. Она проявлялась в украшавшей кабинет декана копии картины Айвазовского «Лунная ночь на Капри», а также привычке периодически радовать подчиненных стихами собственного сочинения, посвященными исключительно морской тематике.

– Тогда слушайте, – Савицкий поправил очки и придвинул к себе блокнот, в которой постоянно записывал свои сочинения, – стихотворение называется «Пиратское».