Игроки и жертвы

— Потому что хочу. Хочу насладиться своей сделкой, Агата.

Я видела как он обнимает меня, как целует, почти теряя над собой контроль — со стороны это было отчетливо видно.

— Я хочу все, что обещано мне. И, возможно, еще немного больше.

Мне хотелось закричать. Ущипнуть себя, убеждаясь, что все это всего лишь страшный, ненормальный сон, но судя по реакции находящихся в зале людей — сном это не было.

От происходящего комната начала кружиться перед глазами, и я буквально ощущала, как земля уходит из-под ног. Этот позорный момент из моего прошлого, о котором я предпочла бы навсегда забыть, теперь обнажён перед всеми. Каждый взгляд, каждая бровь, приподнятая в шоке, каждое перешёптывание среди присутствующих пронзали меня, словно раскалённые иглы. Кротов, всё ещё разглядывавший меня с удивлением и, казалось, возрастающим беспокойством, чуть сдвинулся в кресле, словно готовясь спросить что-то или вмешаться, но осёкся, явно потрясённый увиденным.

— Это возбуждает…. — Глаза Кирилла горят темным огнем, руки движутся по моему телу, беспомощному, покорному.

Мои крики… мои слезы… мои просьбы….

Я смотрела на себя со стороны и даже жалости не испытывала. Можно ли жалеть эту женщину на экране, которая так легко и покорно переносила насилие над собой?

Мир словно остановился. Время перестало существовать. Все стояли завороженные и ошарашенные фильмом, ни у кого не было сил или желания останавливать это зрелище.

— Кирилл, хватит! Прошу тебя!

Кричала женщина на экране.

Этот крик словно разбудил одного единственного человека. Как во сне я видела перекошенное лицо Богданова, как одним движением он перелетает через свой стол и несется к проектору внизу зала. Я смотрела на его лицо, полное ярости и ужаса, на резкие, мощные движения, как он буквально бросился через зал, стремясь остановить фильм, уничтожить это ужасное зрелище, будто в надежде стереть то, что уже разорвало мне душу. Громкий, полный ужаса крик с экрана — мой крик, который я никогда не думала услышать снова — пронзил зал, заставляя меня отшатнуться от самой себя, от этой беззащитной женщины, что стала объектом его власти.

— Здесь двадцать. Двадцать пять ты не стоишь.

Он добрался до проектора, ударом отключив его. Экран потух, оставив зал в темноте и тяжёлой, зловещей тишине, но этого уже было недостаточно. Этот момент, это унижение — всё это уже стало частью моей реальности, частью того кошмара, который теперь знал каждый присутствующий.

Звенящая тишина ударила больно ударила по ушам, оставляя ощущение полного вакуума: без сил, без мыслей, без желаний, без надежды.

Все взгляды, направленные на меня, стали чем-то вроде ожога, которого я не могла избежать. Среди них были шок и смятение, недоверие и жалость, но самое страшное — это было их безмолвное осуждение и любопытство. Чувство полной беззащитности разлилось по телу, и мне хотелось спрятаться, раствориться в воздухе, стать невидимой.

Кирилл стоял рядом с проектором, его лицо всё ещё перекошено гневом. Но в его глазах больше не было привычного холодного пренебрежения. В этом взгляде была ярость, которая граничила с чем-то, что я не могла определить. Быть может, это была смесь вины, ужаса, шока, смущения— ощущение того, что он сам, наконец, увидел результат своей безжалостности.

У меня не было времени понимать. У меня не было времени думать. Я хотела одного — упасть и больше не подниматься никогда. Закрыть глаза, потерять память, слух, зрение и остальные чувства.

Толпа, словно выйдя из оцепенения, начала оживать, и я видела, как люди оглядываются друг на друга, перешептываются, кто-то поспешно достаёт телефоны. В зале зажглись вспышки — камеры, направленные в мою сторону, точно хищные глаза, улавливающие каждый мой жест, каждое выражение моего лица. Я почувствовала, как медленно отступает сила, позволяющая мне держаться, оставляя только острую боль и безграничное отчаяние.

Я медленно опустила взгляд на свои руки, едва осознавая, что пальцы дрожат. Все вокруг становилось расплывчатым, словно я смотрела на происходящее из глубины кошмара. Я знала, что все эти шепоты, все эти взгляды будут преследовать меня. Всё, что я так старательно пыталась забыть, удержать под замком, внезапно прорвалось наружу — и теперь уже не исчезнет.

Из толпы пробился чей-то крик, требующий объяснений, но его слова были для меня всего лишь отдалённым эхом. Моя голова казалась пустой, гулкой, как барабан.

Бежать… бежать…. Не важно куда… подальше от этого всего… Пока они полностью не пришли в себя, пока заняты Кириллом…. Пока не посмотрели на меня….

Бежать….

Ноги сами понесли к выходу из зала, без участия тела. Я видела людей вокруг себя урывками, как кадры из фильма.