Игроки и жертвы

Маша, всё ещё ошеломлённая, сжала мою руку, будто ища подтверждение, что всё происходящее не кошмарный сон. Арина, растерянно глядя то на бабушку, то на меня, крепко держалась за её платье. Илона, видя наши замешательства, лишь с вызовом приподняла бровь, нетерпеливо глядя на них.

— Вы, кажется, не поняли, — резко добавила она, — у вас сегодня свободный день. Берите планшет, щёлкайте по картинкам и отдыхайте. Я вас сюда не на чай пригласила.

Вздохнув, я попыталась приободрить обеих, хотя в груди всё сжималось от того же ужаса и стыда, а голова по прежнему соображала туго.

— Бабуль, всё нормально, правда. Илона… она хочет помочь. Пожалуйста, отдохни. Аринка, солнышко, иди с бабушкой, выберите что-то классное.

— И дорогое! — в след им бросила Илона. — Теперь с тобой. — она обернулась ко мне, жестом усаживая на широкий кожаный диван. — Агата, мы по уши в дерьме и ты — вместе с нами.

Илона смотрела на меня, её лицо было суровым и решительным, без следа той холодной маски, которую она обычно носила. Словно она впервые позволила себе быть не просто коллегой, а чем-то большим — союзником, готовым идти до конца.

— Слушай внимательно, Агата, — начала она, не теряя ни секунды. — Мы все вляпались по полной программе, и ты в том числе. — Она наклонилась ближе, её голос стал глубже, мягче, но от этого только более напряжённым. — Поэтому забудь про гнев и стыд. Здесь дело не только в Кире или в твоих чувствах к нему. Речь сейчас идет о твоей безопасности, и о безопасности твоей семьи.

Мне захотелось смеяться и плакать одновременно. А еще лучше — пойти и повеситься.

— Илона, идите вместе с Киром на хер! Он так прошелся по моей жизни… что….

— Агата, — в ее голосе постыдной жалости не было. — То, что он сделал — за гранью вообще. Я это знаю и понимаю.

— Ты знала, да? — перебила я ее.

— Узнала три недели назад, после приема, когда его к стенке прижала. Он вынужден был сказать. Признаюсь, первое, что хотела сделать — разорвать договор и послать его к хуям.

— Почему ж не послала? — с горечью спросила я, закрывая воспаленные глаза.

Илона вздохнула, на мгновение поколебавшись.

— Потому что я дала ему слово, Агата, — её голос стал почти шёпотом, едва уловимым в тишине комнаты. — Когда-то он вытащил меня из такого дерьма, какого ты себе и представить не можешь. Вынес на своих плечах, когда все остальные отвернулись. И знаешь что? Он такой — с тех пор как я его знаю, у него своя, чёртова мораль.

— Мораль, Илон? Мораль? — я почти кричала на нее, — это, сука, мораль такая: изнасиловать, пользуясь ситуацией, а потом еще и в грязь втоптать?

— Не ори, если не хочешь, чтобы дочь узнала много новых слов!

— Ты перед ней как сапожник материлась, одним больше одним меньше, похер уже!

Илона вздохнула, отведя взгляд, будто не в силах выдержать моё презрение. На мгновение её лицо, всегда сильное и собранное, дрогнуло, но она быстро вернула себе контроль, пытаясь подойти ко всему холодно, расчётливо.

— Ладно, — терпеливо продолжила она, потирая переносицу. — Можешь поорать, если легче станет, можешь потом его даже избить — я подержу. Но сейчас услышь меня, Агата. Вы оба влетели в говнище. Не просто в говнище, а в феерическое говно! Ему грозит хлебать баланду где-нибудь в местах не столь отдаленных, а тебе…. Административный штраф за занятие проституцией от 1500 до 2000 рублей. Хороший расклад, да?

Я застыла, чувствуя, как её слова впиваются в меня словно ледяные осколки. В голове не укладывалось, что ситуация могла настолько выйти из-под контроля.

— Проституцией? — я почти прошипела, сквозь зубы, не веря собственным ушам. — Ты хоть понимаешь, как это звучит? Я и проституция?

— А как во всем мире называется секс за деньги, а, Агат? 20 или 25 тысяч — значение не имеет. Дорого, однако.

Слова Илоны словно обжигали, пронзали меня холодным, режущим реализмом. Я почувствовала, как жар злости и унижения заливает лицо, хотя пыталась сохранять самообладание. Всё, что она сказала, отдавало какой-то чудовищной, бездушной логикой, перед которой я была бессильна.

— Дорого, — прошипела я, почти задохнувшись от собственного голоса, — ты сейчас считаешь уместным обсуждать прайс за то, что он сделал?

— Агата, — Илона чуть помедлила, словно подбирая слова, хотя её лицо оставалось всё таким же жёстким и невозмутимым, — я пытаюсь донести до тебя реальность. В глазах прессы и всех, кто сейчас видел этот… спектакль, твоё положение — сделка, и, если мы хотим тебя защитить, нужно это признать. Не перед собой, перед законом и обществом. Чем быстрее ты примешь реальность, тем меньше будет шансов, что они обвинят тебя в чём-то большем. Агата, тем, кто вытащил это дерьмо, до тебя нет дела. Ты для них — всего лишь пешка на доске, способная сломать не карьеру — жизнь Кира. Били они по нему в первую очередь, и они и тебя выставят так, как им будет удобно. Не мы, Агата, не наша пресс-служба, они. И они жалости не знают! Им насрать на твою семью, на дочь, на больное сердце свекрови! Полоскать будут и их в том числе! Как долго удасться удержать в тайне их существование?