Игроки и жертвы

Каждый шаг был отчаянным рывком к спасению, к забвению, к чему-то, что хотя бы на миг избавит меня от этой невыносимой боли. Время будто замедлилось: я видела, как кто-то оборачивается, пытаясь понять, куда я иду; чей-то удивлённый взгляд встречается с моим, но я тут же отвожу глаза, едва сдерживая приступ паники. Только бы никто не остановил, только бы никто не протянул руку и не сказал что-то — я бы не выдержала.

— Агата! — крик донесся откуда-то сбоку, но приглушенно, словно из-под воды или земли

— Агата! — голос снова достиг меня, почти болезненно резкий, пробивающийся сквозь хаос в голове, и на этот раз я различила в нём отчаяние и боль, которые, как мне казалось, никогда не могли принадлежать Кириллу. На доли секунды я увидела его лицо — белое, почти мертвое, перекошенное виной и осознанием того, что совершил. Но мне было все равно.

Убежать. Скрыться. Исчезнуть.

Умереть.

Мои шаги эхом раздавались по пустому коридору и каждый щелчок каблука загонял новый гвоздь в крышку моего гроба.

14

Я бежала, не чувствуя под собой ног, лишь желая оставить позади каждую тень, каждый взгляд, каждый шепот, что был впитался в воздух заседательного зала. По лестницам, один пролет за другим, почти спотыкаясь о собственные мысли, остывшие и раненые, по пустым, протяжным коридорам, где эхо шагов преследовало меня, словно безжалостное напоминание о недавнем кошмаре. Мне казалось, что с каждым шагом я сбрасываю с себя тот невыносимый груз, ту пелену стыда и унижения, но он упорно держался, как будто был вплетен в самое моё существо.

Холл растянулся передо мной, огромный и безмолвный, и свет, пробивающийся сквозь стеклянные двери, манил меня, обещая свободу. Ещё шаг, ещё одно усилие — и я вырвалась на улицу, которая утопала в ослепительных солнечных лучах. Свежий воздух ворвался в лёгкие, но не принёс облегчения. Светло и красиво, как будто ничего не случилось, как будто этот день не мог быть омрачён ничем. Где-то с шумом проезжали трамваи, шумел фонтан на площади, отголоски тихих разговор доносились до моих ушей. Я стояла посреди всей этой яркости и чувствовала, как внутри меня воцаряется ещё более глубокая темнота.

Всё, чего я хотела, — раствориться в этом безграничном просторе, где никто не знал бы моего лица, не видел бы моих ран и не слышал бы того, что я услышала сегодня.

Побежала по площади, не понимая, не зная, что делать и куда идти. Внезапно тонкий каблук туфли скользнул в зазор между плитами, и я ощутила, как земля уходит из-под ног. Мир вокруг замедлился — воздух стал густым, каждое мгновение растянулось в вечность. Я упала на колени, чувствуя, как боль резко пронзает ногу, и услышала звук разрываемой ткани. Тонкое, элегантное платье, которое так тщательно выбирала для сегодняшнего дня, — словно последнее напоминание о привычном мне порядке, — разорвалось, оставив длинный, неровный разрез.

Холодная и твёрдая поверхность земли была реальной, неприкрытой, как и вся боль, пронзающая меня. Никто не остановился. Никто не протянул руку помощи. Казалось, мир вокруг продолжал вращаться, поглощая меня в своей безразличной суете. Хотелось закричать, выплеснуть из себя тьму, скопившуюся внутри, но я не могла издать ни звука. Лежала на земле, вниз лицом и не могла даже пошевелиться. Тёплый солнечный свет, который ещё несколько минут назад казался спасением, теперь раздражал, врезался в глаза, становился невыносимым. Я всё глубже погружалась в свою боль, чувствуя, как страх и отчаяние поглощают меня, обволакивают, как вязкая смола, не давая подняться, не оставляя сил даже для того, чтобы поднять голову.

— Агата! — чьи-то сильные руки тряхнули меня за плечи. — Агата, мать твою!

Несколько шлепков по лицу, болезненно реальных, заставили сфокусировать глаза на раскосых, хищных глазах и светлых волосах женщины, сидевшей передо мной на коленях.

— Таак, — она еще раз тряхнула меня за плечи, — смотри на меня! Фокусируйся на мне, — щелчки длинных красивых пальцев, мелькающих перед лицом, заставили немного прийти в себя.

— Все, пошли отсюда, — она заставила меня подняться на ноги, применив почти мужскую силу. Подтолкнула, заставляя переставить ноги, вытащила меня из оцепенения и заставила двигаться. Картинка вокруг всё ещё была размыта, лица прохожих казались далекими и неразличимыми, но тёплая, жёсткая хватка Илоны удерживала, не позволяя снова погрузиться в отчаяние. Она практически тащила меня вперёд, уверенная и собранная, словно ей приходилось делать это не в первый раз.

— Куда? — удалось справиться с собственным ртом и выдавить первое слово.

— В машину! — коротко ответила она, — шевели задницей, Агата.

Она усадила меня в свой большой внедорожник, стоявший почти у самого здания Законодательного собрания, и резко вдавила газ, выезжая с парковки, наплевав на все правила, и задевая бампером чью-то дорогую машину.

— Дочка где? — отрывисто бросила она.

— Что?

— Агата, блядь, соберись! Дочка где сейчас?

— В садике… — упоминание Арины заставило меня вздрогнуть, и наконец попытаться вынырнуть из того мрака, что витал в голове.

— Адрес говори!