Игрушка Дьявола

Маловероятно, чтобы я уже успел упиться до звуковых галлюцинаций. Но и не сразу обернулся на бьющий током по нервам и слуху голос Вероники. И какое счастье, что я был в курсе о её недавнем воскрешении, иначе бы точно решил, что с центральной аллеи кладбища ко мне движется грёбаный призрак Щербаковой. Разве что не в белых невесомых одеждах неземного происхождения, а в самом обыкновенном демисезонном пальтишко и с шифоновым шарфиком-платком поверх головы.

— Не всему стоит верить из того, что говорят. А твоим словам, так и подавно. Какого хера тебя сюда принесло? Или ты всё-таки решила занять опустевшее место со своим покойным супругом задним числом?

Девятый участок находился в противоположном от входа кладбища конце и был для меня тем и удобен в позднее время суток. Свет фонарей сюда почти не доставал, а окружающая могильная тишина практически всегда воздействовала на сознание успокаивающим эффектом. По крайней мере, воздействовала раньше, но никак не с появлением Вероники.

Если нарастающее с каждым глотком опьянение потихоньку и притупило недавнее буйство раскуроченных во мне чувств, то сейчас, увидев и услышав эту в конец охреневшую тварь, я едва не протрезвел за считанные секунды до изначального состояния. Хотя, если и не протрезвел, то озверел однозначно. Единственное, продолжал сидеть на занятом мною месте и неподвижно следить за её крадущимся ко мне приближением. Ещё пара шагов и дойдёт до оградки нашего семейного участка.

Может поэтому я и не шевелился всё это время, замерев, подобно выжидающему свою глупую добычу хищнику. Раз сама соизволила, вернее, рискнула полезть мне в пасть, пусть не рассчитывает на какие-то поблажки.

— А почему я не могу просто прийти проведать могилу своего мужа? Или это воспрещено каким-то новым законом?

— А почему ты не можешь сказать правду хотя бы раз в своей грёбаной жизни, не примешивая к словам красивые эпитеты из лживых оправданий? Уж кто-кто, а ты самая последняя из всех живых, кто имеет право приходить на эту могилу. И даже если на минутку допустить твоё возможное рвение — прийти сюда, дабы увидеть воочию результат деяния рук своих, то… Какого, повторяю, хера, ты выбрала этот день и этот час?

— Думаю, ты и так знаешь ответ на свой вопрос. Я пришла за тобой. И даже, наверное, догадываешься, зачем.

Она всё-таки зашла за приоткрытую мной калитку оградки и уже начала делать подступающие шаги к пустому пяточку участка, где ещё недавно маячила надгробная плита с её именем. И вправду, ни дать, ни взять, ирония судьбы. Воскресшая “покойница” на собственной могиле. Извращённой фантазии ей определённо не занимать.

— Ты либо сумасшедшая, либо стопроцентная психопатка, если ничего и никого не боишься. Включая меня. Ты ведь не можешь не понимать, в каком я сейчас состоянии. И тебе ли не знать, каким я бываю в моменты алкогольного опьянения.

— Практически таким же, какими бывают и все. Не в меру раскрепощённым и таким же болтливым, не боящимся ни Бога, ни Дьявола. Хотя, да, контролируешь некоторые свои звериные порывы на честном слове. Но, если хочешь…

Действительно, невъебенно охреневшая сучка!

Ника не просто уже приблизилась ко мне, но и не побоялась присесть передо мной на корточки, заглядывая в мои полупьяные и по любому налитые кровью глаза, подобно потерявшему всякий страх заклинателю змей.

— Я буду нисколько не против, если ты себя полностью отпустишь и сделаешь со мной всё то, что так жаждал со мной сотворить ещё с момента моей преждевременной кончины. А сейчас так и подавно.

— Тогда ты окончательно двинулась рассудком или же вконец потеряла страх. Хотя, одно другому явно не мешает.

Как забавно смотреть в искажённое сумерками лицо этой ведьмы. Угольные тени и световые рефлексы делали её похожей на ту, кем она всегда и являлась всю свою сознательную жизнь, — на бездушную тварь и сущее исчадие ада с когда-то ангельским личиком “невинного” создания. Был бы я суеверным, скорей всего, так бы и решил. Принял бы её за самого Иблиса[2], представшего передо мной в образе Юлии Русиновой. Разве что окружающие сумерки и тени портили её человеческий лик будто живыми, грубыми мазками, не позволяя видеть в ней ту, кого бы я на самом деле хотел сейчас видеть на её месте.

Какое счастье, что кроме визуальной картинки, есть ещё и звуковое сопровождение из ненавистного мне голоса, не говоря уже о запах и отличительном восприятии близости иного тела и совершенно иной сущности. Я даже с закрытыми глазами, без какого-либо усилия, мог теперь определить, кто из них Сэрче, а кто — Щербакова. И этого хватало для меня более чем предостаточно. Для того, чтобы под кожей вскипели правильные желания и чувства, с правильными инстинктами и порывами к исключительно правильным действиям.

— Ты хоть сколько-то своим скудным рассудком осознаешь, что я в действительности мечтаю с тобой сделать? — на последней фразе мой голос окончательно охрип, поскольку по-другому я её сейчас и не воспринимал.