Игрушка (СИ)

"Тебя боцман зовёт". - сказал Виктор. Чарнота подавил в себе неприятное чувство, вызванное предстоящей встречей с этим человеком, и вместе с напарником направился наверх. Они вышли на палубу, затем зашли в коридор надстройки, прошли по нему и как только свернули налево, то оказались у двери каюты боцмана. Виктор постучал.

"Битте" - прогремел за дверью боцманский бас. Вошли. Небольшая каюта вмещала в себя койку, письменный стол под 115иллюминатором, рукомойник с зеркалом над ним и два морских стула. Почему морских? Да потому, что под каждым внизу свисала цепь с крючком, который цеплялся за рымы, ввёрнутые в пол каюты в нескольких местах.

"Садитесь, господа, - сказал по-французски боцман.- Первый мой вопрос к вам. - глядя на Чарноту сказал боцман.- Почему вы мне не доложили о выполнении моего задания, ведь я вас просил об этом?"

"Не о чем было докладывать. Стопор на правой якорь-цепи был установлен".

Боцман удивлённо вскинул брови.

"Пусть так, но доложить нужно было. Впредь прошу это делать".

Чарнота, не реагируя на его слова, продолжал.

"В ту погоду, которая была тогда, на такие задания нужно посылать двоих. Меня чуть за борт не смыло". Боцман, в свою очередь, не среагировал на последние слова своего подчинённого, а подошёл к столу и взял с него лист бумаги.

"Это график схода моряков на берег. Ознакомьтесь и можете идти. Впрочем, ознакомитесь там где-нибудь, а мне к капитану нужно".

Когда моряки вышли наверх, Виктор, у которого график был в руках, сказал:

"Завтра идём на берег. Мы тут вместе записаны".

"Ну, вот и хорошо, отпала необходимость искать вариант сообщения Виктору о том, что ему причитаются вещи", - подумал Чарнота.

На следующий день Виктор и Чарнота встретились у внешнего трапа. По нему они спустились на причал. Чарнота нёс в руках саквояж и свёрток, завёрнутый в клеёнку и перевязанный тонкой верёвкой.

"Куда собрался, Жан Поль?" - улыбнувшись, спросил Виктор, кивком 116головы и глазами указывая на вещи.

"Да вот, просили передать кое-кому всё это. Передам и - свободен", - ответил Чарнота, тоном голоса показывая, что не хочет говорить на эту тему.

Виктор оказался понятливым и достаточно деликатным, чтобы больше не приставать с подобными вопросами. Они вышли за ворота порта. Стоял тёплый, но влажный день позднего лета в северном приморском городе. Чарнота огляделся, отыскивая транспорт.

"Тебе куда нужно?" - спросил Виктор.

"У меня на железнодорожном вокзале встреча", - продолжая крутить головой в поисках извозчика, ответил Чарнота.

"Пойдём, я тебя провожу туда, где можно его найти и не дорого. Извозчики тут не далеко кучкуются", - догадался Виктор, что нужно его товарищу.

Они пошли по влажной булыжной мостовой вдоль высокого каменного забора, защищающего портовые склады от глаз любопытных прохожих, но более всего - от тех лихих людей, которые не прочь были бы проверить, что на них хранится.

Они молча шли вдоль забора и, слишком затянувшаяся в их беседе пауза, уже стала угнетать обоих. Разрядил обстановку Виктор.

"А что Жан Поль, здорово ты струсил тогда, - на палубе, когда пробирался на бак, чтобы стопор закрутить?" - спросил он.

Чарнота улыбнулся и ответил:

"Неприятно было. У меня воображение-то 117богатое. И вот я, когда лежал на палубе, ухватившись руками за леера и не давал воде утащить меня дальше, представил себя за бортом: вода в лицо хлещет, холодно, а вокруг никого - одни водные буруны и брызги в морду. Страха не было. Я уже давно отучил себя бояться. Страх - может стать убийственным. И ещё: самая глупая смерть - это смерть от страха смерти, а я слишком горд, чтобы по глупости помереть".

Они замолчали. Паузу вновь прервал Виктор:

"Хорошо сказано: самая глупая смерть - это смерть от страха смерти".

Мужчины вышли на площадь. И действительно: на площади, метров в пятидесяти, от того места, куда они вышли, стояли сразу три извозчичьих пролётки. Чарнота свистнул и помахал рукой. Виктор удивлённо посмотрел на него и заметил:

"Во Франции учат именно так подзывать извозчика?" Чарнота засмеялся, а через секунду его смех подхватил и Виктор. Тем временем пролётка двинулась в их сторону и подъехала к ним в тот момент, когда они ещё оба смеялись. Наконец, успокоившись, Григорий Лукьянович взглянул на Виктора. Тот, видимо, чувствуя, что настал момент их окончательного, на всю жизнь расставания, уже искусственно продолжал посмеиваться. Чарнота ещё раз подавил в себе желание всё рассказать этому симпатичному, сообразительному человеку и, когда поставил свои вещи на сидение в пролётке, сказал:

"Когда вернёшься на судно, загляни в мой рундук. Там для тебя письмо".

Затем Чарнота легонько хлопнул возницу по плечу и пролётка пошла. Григорий Лукьянович увидел, как Виктор через некоторое время 118поднял руку и помахал кистью руки, прощаясь. Они проехали метров двести и извозчик, повернувшись к пассажиру, что-то сказал по-фински. Чарнота, конечно, ничего не понял, но достал из бокового кармана сюртука открытку с фотографией железнодорожного вокзала в Хельсинки и показал извозчику.