Игрушки дома Баллантайн

– Солнышки мои, мы вас очень любим. И никогда не попросим о том, о чем можно было и не просить. Пожалуйста, успокойтесь. Если вы хорошенько подумаете, то увидите, что ничего особенного…

Близнецы отрываются друг от друга, поднимают на мать заплаканные, несчастные глаза.

– Мы – одно, – повторяют они вместе. – Одна кровь. Один голос. Одна жизнь. Кроме нее мне никто не нужен. Кроме него мне не нужен никто. Говорите, что любите нас? Вы все врете. Любящие люди никогда не пожелают зла любимым. Все взрослые лгут, потому что никто из вас не умеет любить так, как мы!

Брендон встает из кресла, берет Сибил за правую руку, Уильяма за левую и разводит по разным комнатам.

«Наказаны на три часа. За дерзость», – сурово объясняет он каждому, прежде чем запереть двери на замок.

Вагон поезда мерно покачивается. В купе душно и жарко от нагретых за день на солнцепеке крыши и стен. Ева полулежит, облокотившись на подушку, и обмахивается сложенным из газеты веером. От ее соседки по купе – рыхлой, шуршащей парчовым платьем дамы – невероятно разит потом. Эвелин сразу открыла окошко, но легче не стало.

Дама активно желает общаться, до Нью-Кройдона еще час пути. Попытки Евы притвориться дремлющей успехом не увенчиваются. Соседка тарахтит, не умолкая.

– Мисс, а вы из Нью-Кройдона или из Гринстоуна? У вас очень знакомое лицо, вот я и подумала: где я могла вас раньше встречать? Ужасная жара, не правда ли? Невыносимо! Как хочется дождя! А вы слышали – говорят, в Нью-Кройдоне был страшный шторм! Ну, не в самом городе, а на побережье. Я уверена, что во всем виноваты вудупанки! Это из-за них жара и шторм!

– Угу, – мрачно мычит Ева, сверля тетку ненавидящим взглядом.

Обрадованная хоть какой-то реакцией дама с энтузиазмом продолжает:

– Они же оккультисты! Крадут младенцев, портят юных девушек, наводят скверну на урожай…

– Из-за них развивается ожирение, – подхватывает Эвелин. – И запоры. И заводятся тараканы. И мужья уходят в запой.

Дама округляет глаза, шокированная таким хамством. Ева злорадно ухмыляется и выдает финальное, подавшись вперед и положив локти на стол:

– Я точно знаю. Хотите, расскажу, как вы умрете?

В купе очень кстати мигает свет, тетка испуганно ахает. Ева не сдерживается, хохочет. До конца путешествия соседка молчит и смотрит в сторону девушки с затаенным ужасом.

Вечерний вокзал встречает Эвелин мягким светом фонарей, усталыми торговцами снедью и газетами, а еще – вездесущими карманниками. Ева крепко сжимает сумочку в руках и быстрым шагом спешит в надземный переход на станцию монорельса. Поднимаясь по ступенькам, она оборачивается и смотрит на здание вокзала. Подсвеченный круглый циферблат с резными стрелками показывает четверть одиннадцатого.

«Успею, – уверенно думает девушка. – Здесь без пересадок, а по набережной немного пробегусь».

Пока она стоит и ждет монорельс, на нее с интересом поглядывает пожилой худощавый мужчина в военном мундире. Он подходит к полицейскому патрулю, о чем-то негромко говорит, и два полисмена направляются к Эвелин.

– Добрый вечер, мисс. Покажите ваши документы, пожалуйста.

Ева нервозно улыбается, достает паспорт.

– Что-то не так?

Полисмены внимательно изучают ее данные, разводят руками:

– Все в порядке, мисс, обычная проверка. Просим нас извинить.

Девушка фыркает, убирает документы в сумку и отворачивается. Через пять минут монорельс уносит ее в сторону городской окраины.

Мягко покачиваясь на деревянной скамье, Ева дремлет и думает о близнецах. Откуда в них такая сила? Что она может? Почему они приняли ее в свою игру? Она вспоминает ощущения от странного ритма и то, насколько легко и естественно в этот раз ей далось Имя Воды. Монорельс проносится сквозь тоннель, и Эвелин чудится, что она снова на берегу и мчатся по песку морские кони, гремя тяжелыми копытами. И нет страха, нет тоски – только восторг и любопытство. Тянутся детские ладони к гриве цвета океанской пены, и водяной скакун косится на близнецов ультрамариновым глазом…

– Вест-Граунд-стейшн, поезд дальше не идет! – слышит Ева голос машиниста и просыпается.

Она выходит из вагона, спускается к набережной и спешит в сторону железнодорожного моста. В доме на углу улицы что-то празднуют, из раскрытых окон доносятся смех, музыка. Ева проделывает несколько па, улыбается. Бархатное небо ласково мерцает звездами, от реки тянет прохладой. У спуска на пустырь Ева видит очертания знакомых автомобилей и кабриолета Этьена.

Предчувствие танца наполняет девушку приятным томлением, она почти бежит, напевая на ходу. Она уже забыла, что садилась в поезд с твердым намерением устроить скандал Этьену, забыла, как плакали запертые в разных комнатах близнецы, какую боль она испытывала еще с утра, когда уезжали Алан и Коппер. Желание танцевать вытесняет все – грусть, усталость, раздражение. Желание, похожее на голод, на манию, овладевает Евой полностью.

Раскрасневшаяся, с растрепанными волосами, Эвелин влетает в круг горящих свечей, кричит радостно, стараясь перекрыть звучащие тамтамы:

– Эй! А почему начали без меня?