Игры Богов. Любовь, Ненависть и Месть

«Какая баба!»– восхищённо подумал он, украдкой наблюдая за точными движениями её рук, ловко разделывающих тушу и, вздохнув, тихо углубился в чащу.

«Дурак ты, дружище, – мысленно обращаясь к Ратибору, думал он, – ой, дурак! Такую девку упустил! И было б из-за кого. Нет, конечно, эта славличанка вполне даже хорошенькая. Но Кайра… Огонь, а не баба! Сам бы такую завалил». – Думал Кантимир, уверенно шагая в сторону селения с несколькими тушками ещё не разделанных русаков за плечами.

«А она? Вот тоже, дура! Уцепилась за него всеми мыслями. Как будто других мужиков нет. Вот хотя бы я. Чем плох? Да, ростом немного не вышел. Но тоже не из карликов. И стрельнуть могу. И там, – посмотрел он ниже живота, – то же всё в норме. Девкам нравится. Решено. Всё, вот подойду сейчас и прямо спрошу, примет мой…» – и, недоговорив, мужчина замолчал, когда, выйдя на поляну, где совсем недавно Кайра разделывала животное, увидел одиноко болтающуюся тушу лани, облепленную стаей воронов, нещадно вырывающих от неё куски мяса.

–А ну, кыш, – замахнулся на них парень, и птицы с недовольным карканьем разлетелась в стороны и разместилась на ветках выше, ожидая ухода незваного гостя, прервавшего их пир.

–Кайра!– позвал Кантимир.

Тишина.

«Странно, – подумал охотник, – на неё не похоже. Кайра никогда бы просто так не оставила свою добычу».

Мужчина огляделся ещё раз.

Никого.

Подошёл к лани и, ослабив держащую её верёвку, опустил дичь на землю.

«Заберу с собой. Там отдам. Не то, – покосился мужчина на нетерпеливо следящих за ним птиц, – много тут всяких, охочих до чужой добычи».

Взвалив лань на плечи, Кантимир крепко обхватил руками её за копыта и продолжил путь.

Последняя ночь перед переходом выдалась особенно тёмной.

Тяжёлые тучи свинцовым обручем сковали бархатное небо, прикрыв своими мохнатыми шапками далёкие звёзды, молчаливо наблюдающие из своего укрытия за отдыхающей армией тургар.

Тысячи угасающих костров тлеющими точками разбросались по окраинам степи, граничащей с пугающей равниной мёртвой пустоши, уходящей сливающимися с ночной мглой дюнами за горизонт.

Тишина.

Ни крика птиц, ни воя степных разбойников – волков.

Даже ветер, и тот, казалось, застыл в этой пугающей своей неизвестностью местностью.

Изготовив для Каюма порцию расслабляющего напитка, Шаман вышел из походной юрты и, почти не касаясь земли, поплыл мимо уснувших от дневного перехода воинов, направляясь в сторону темнеющей пустоши.

И там, скрестив ноги крест – на крест, он сел на холодный песок и, закрыв глаза, вытянул руки вперёд ладонями к небу.

…взмах двух огромных крыльев…

…острые стрелы бьются о непробиваемую броню и, обломав свои наконечники, сплошником покрывают землю…

…Мощная струя воды сбивает с ног бегущих с дубинками людей и поток смывает их с каменистого выступа в глубокое ущелье. Что-то крича, они беспомощно машут руками, стараясь зацепиться за торчащие из скал кривые ветки. Кому – то это удаётся и он взбирается верхом на сухой сук. Но тот не выдерживает и, монотонно потрескивая под нагибающей его тяжестью, ломается и падает вместе со сломавшим его человеком.

Мгновение…

…и десятки тел в самых неимоверных позах кровавыми точками покрывают дно ущелья.

…широкий огненный язык до черноты слизывает полоску сухой травы вместе с бегущими по ней человечками, в миг рассыпающимися чёрным пеплом от соприкосновения с ним.

Один…

Второй…

Третий…

… Тонны земли, сажи и пепла обрушиваются с неба на небольшую кучку оставшихся в живых людей, навсегда похоронив их под собой.

Свежий ветерок, набежавший на степь, коснулся ласковым дуновением лица Шамана, он открыл глаза и посмотрел на небо.

Первый луч восходящего из-за горизонта солнца окрасил золотой краской серые тучи, медленно освобождающие небосклон и устремился в высь, к затухающим на небе звёздам.

Глава 18

Перед многотысячной армией на многие сотни акров раскинулись багрово красные дюны, уходящие каменистыми шапками до самого горизонта.

–Это самое узкое место пустоши, – окинул взглядом равнину Курдулай. – Если идти от заката до рассвета, за несколько дней успеем. Потом ещё около недели вдоль побережья и мы – у ворот белого города.