Игры Фортуны

— Он переметнется к Елизавете! Ему нельзя доверять! — настаивала на своем Анна.

— Так сделай все возможное, чтобы удержать Миниха! — убеждала подругу госпожа Менгден.

— Анна! Нельзя подписывать прошение об отставке Миниха! Лучше разорви его! — Линар хотел забрать у правительницы прошение, но Анна удержала его руку.

— Я все решу сама, — устало, но твердо сказала она. — А сейчас оставьте меня одну.

Юлиана и Линар удивленно переглянулись.

— Но Анна…  — начал было Линар.

— Оставь меня, Мориц, дорогой, и ты, Юлиана…  Я хочу побыть одна.

«Да она сошла с ума!», — подумал Линар, а вслух сказал:

— Если ты подпишешь прошение, я не ручаюсь за твою безопасность…

Юлиана молчала. Умея понять подругу не только умом, но и сердцем, она видела, что Анной руководит страх. Безотчетный, бессмысленный. И этот страх связан для правительницы с именем Миниха. Но почему Миниха, а не Елизаветы? Наверное, потому, что Миних может возглавить следующий дворцовый переворот, а Елизавета вряд ли сама поведет за собой солдат. Надо дать Анне остыть, подумать. Сейчас не стоит ей возражать. Даже если Аннушка подпишет прошение, Миниха всегда можно вернуть. Он честолюбив, но нечистоплотен. Из-за такой мелочи, как минутное унижение, он никогда не откажется от власти и влияния!

— Подумай еще, Аннушка, дружочек мой, не решай сразу, — только и сказала она.

Анна устало махнула рукой.

Юлиана вышла из золотистых покоев правительницы, а вслед за ней поплелся и Линар.

Оставшись наедине с наперсницей правительницы, он впервые обратился к Юлиане за помощью.

— Анна роет себе могилу! Остановите ее!

На удивление, госпожа Менгден посмотрела на него спокойным и разумным взглядом — не такого ожидал Линар от этой «бесовой девки», как называли ее гвардейцы.

— Подождем немного. Она опомнится, — сказала Юлиана. — Время рассудит.

— Боюсь, фрейлейн Менгден, время-то как раз рассудит не в нашу пользу. У нас есть бриллианты, есть золото…  Вернее, то и другое в данный момент находится у меня, поэтому предупрежу честно — вам не стоит на них рассчитывать! У вас есть только очень много слов и надежд…  Время — это как раз то, чего у нас нет!

* * *

Секретарь Антона-Ульриха Брауншвейгского, аккуратный и старательный господин Крамм, регулярно писал донесения, адресованные Брауншвейгскому премьер-министру, барону фон Мюнхгаузену, родственнику и покровителю нашего остроумного героя. Донесения он писал дипломатической цифирью, ибо у графа Остермана, этого вечного больного хилого подагрика, якобы болели колени, но никак не глаза и уши, которые были повсюду. И письма гостей Российской империи, конечно же, вскрывались. Крамм не был полностью уверен в том, что Остерман не расшифровал его цифирь. Но писал все равно как требовалось: аккуратно и старательно, сохраняя для истории и Брауншвейгского премьер-министра все, что происходило при дворе правительницы Анны. А происходила, надо сказать, полная чехарда (у русских есть такая варварская игра: все скачут друг дружке через голову). Правительница неожиданно — повинуясь расстройству чувств или страху — отправила в отставку генерал-фельдмаршала Миниха, своего недавнего благодетеля.

Указ об отставке Миниха зачитывали под барабанный бой, как будто первый министр был государственным преступником. Крамм знал наверняка, что правительница приняла окончательное решение, прочитав слезное послание бывшего регента, Бирона. Тот писал из Шлиссельбургской крепости, что Миних, презренный предатель, уговаривал его, несчастного, оклеветанного, но верного слугу престола Российского, принять регентство, и в ту пору произносил всяческие хулы в адрес принцессы Анны и ее супруга. Якобы фельдмаршал называл их слабыми, нерадивыми, бессмысленными. И что он, Миних, собирается предать правительницу Анну Леопольдовну, как совсем недавно предал регента Бирона.

Регентина прочитала это послание и рассердилась не на шутку. Миних ошибся в ней: эта, на первый, поверхностный взгляд, слабая и робкая молодая женщина, умела, когда хотела, быть упрямой и даже жесткой. И потому, писал Крамм дипломатической цифирью, нынче утром по всему Петербургу били барабаны и зачитывали указ о Миниховой отставке.

Крамм закончил писать и подошел к окну, приоткрыл створки. В комнату ворвался холодный зимний ветер с Невы. Барабаны уже стихли. Крамм представил, как Миних сейчас сидит один, у себя во дворце, в любимом высоком кожаном кресле, хмуро уставившись на собственные, вычищенные до блеска ботфорты, и одновременно верит и не верит происходящему. Как? Эта девчонка вздумала бунтовать? И против кого? Против самого Миниха?

«Надо бы нанести визит Елизавете», — подумал Крамм. А, может быть, Миних уже нанес этот визит? Непременно нужно разузнать, ходил Миних ли к Елизавете, или нет. Надобно посоветовать принцу Антону-Ульриху усилить надзор за дворцом Миниха. Там давно стоят соглядатаи, надежные и смышленые люди с нарочито отпущенными бородами и одетые по-простонародному. Почему-то в этой стране решительно не обращают внимания на «мужиков»…  Но мало их, а фельдмаршал хитер!