Никольский остановился. Он чуть было не пошел дальше в рассуждениях, но словно спохватился. Потом он сказал:
- А Израильянц даже не знал наверняка, что Александр работает на меня. Он только подозревал об этом. Александр никогда в этом не признавался.
- Даже ради спасения семьи?
- Чтобы спасти свою семью? Это было невозможно. Рубен так не работает. Попасть под его подозрение - значит быть признанным виновным. Александр знал это. Признание? Никаких признаний. Это не имело значения. Правда была единственной вещью, которую Александр не мог получить, и даже среди ужаса своего горя Александр цеплялся за этот клочок достоинства. Рубен не хотел этого.
Борис потерял дар речи. Чудовищность зверства Израильянца оживала с каждым образом, вызванным рассказом Никольского.
- Смысл в том, - сказал Никольский, поднимая один из женских портретов, - чтобы помочь вам понять, что с вами происходит.
Мгновение он смотрел на фотографию женщины, потом отложил ее и посмотрел на Бориса.
- Твое испытание началось. Сейчас не время колебаться. Сейчас не время обманывать себя в том, что вы можете избежать того, что с вами может случиться, ведя переговоры с этим человеком.
Желудок Бориса сжался. Никольский уже во второй раз употребил слово "испытание".
- Послушайте, - сказал Борис, чувствуя, как его страх и разочарование превращаются в смутное нетерпение, - я не хочу, чтобы кто-то умер, но... вы говорите, "не совершайте ошибку", думая, что я могу вести переговоры с этим человеком. Ладно, ну, это не оставляет мне выбора.
Никольский развалился в кресле, но по мере того, как Борис говорил, он постепенно выпрямлялся и подвигался вперед, и Смирин видел, как что-то произошло в его лице, что-то неуловимое, но безошибочно выдававшее его хладнокровие.
- Вопрос в том, - сказал Сергей, - стоит ли вам идти в ФСБ и рисковать тем, что Рубен узнает о вашем поступке. - Он помолчал. - Говорю вам, он узнает. Невозможно, чтобы он этого не узнал. Вы должны спросить себя: сколько людей я готов позволить ему убить, прежде чем принять это?
Он посмотрел на Бориса с выражением, лишенным вежливости. - Вот что ты должен знать, Борис...
То, что он назвал Бориса по имени перешел на "ты", произвело на Смирина неожиданный эффект. Это сразу же объединило их в союз, как если бы они были связаны сердцем, кровью и идеалами.
- Один или двое уже мертвы. Я не имею в виду буквально, но я имею в виду, что они все равно что мертвы. Ему придется это сделать, чтобы он знал, что ты осознаешь. Он понимает, что ты не сможешь понять его правильно, пока не узнаешь шок от этого.
- Это немыслимо, - сказал Борис, который тоже наклонился вперед на диване. - В этом нет никакого смысла.
Никольский посмотрел на него так, словно пытался разглядеть в Борисе что-то такое, что ему еще не было ясно. Как будто он пытался определить, можно ли доверять Борису.
- Было бы ошибкой, Борис, чтобы ты поверил, что это только о тебе и Израильянце. Сейчас объектив сфокусирован на тебе, но только потому, что Израильянц сфокусировался на тебе. В этой картине больше, чем ты можешь видеть со своего наблюдательного пункта. Ты всего лишь одна деталь среди многих, но сейчас ты стал очень важной деталью.
Никольский остановился и откинулся на спинку кресла. Но он не принял прежней томной позы.
- В ближайшие час-два нам придется многое решить, - сказал он. - Я верю, что ты хороший и честный человек, Борис. Я верю, что ты будешь честен со мной.
Никольский ждал, в его глазах снова появилась трезвость, углубляя морщины, которые собрались вокруг них.
- Для меня странно, почему он на тебя "наехал". Сейчас, с этими всеми санкциями, большие деньги крутятся только в Москве. А по словам Георгия, ты со своими людьми вел бизнес тихо, не слишком высовываясь, да и доходы твоей корпорации по сравнению со столичными компаниями не так, чтобы уж...
- Я должен рассказать тебе, - сказал он, - конец истории о семье Александра. Он замолчал, его взгляд был устремлен куда-то в другой конец комнаты. - я тогда опоздал, как и тогда в Мадриде. Мои возможности широки, но не безграничны. Но мы выполнили свои обязательства. Мы ... - он снова перевел взгляд на Бориса, - забальзамировали их тела. Затем поместили их в склеп. Где он находится - тебе не надо знать. Я забочусь о тех, кто был мне верен.
Глава 13
Угодья Василия Свиридова находились в сорока километрах к югу от Сухуми. Его дом, построенный из розового камня, стоял в центре небольшой долины, окаймленной берущими свое начало в горах ручьями и густо поросшей акациями и кипарисами. По берегам самого большого ручья, тянувшегося по всей долине и проходившего через его угодья, росли платаны.
Хотя Василий, строго говоря, и не был фермером, ему всегда нравилась такая жизнь, и после того, как он с женой Ларисой прожили в новом доме несколько лет, он быстро приспособился к жизни пенсионера-фермера.