Игры Огня

«…Сокруши острый меч лукавого, которым он умерщвляет многих. А этот меч есть отчаяние, которое у пораженных отсекает надежду. Крепко это оружие врага, и плененных он удерживает не иначе, как связал этими узами, которые мы, если захотим, скоро можем разорвать благодатию Божиею» (свт. Иоанн Златоуст, 44, 43).

Какое бы отчаянное положение не принимала реальность — всегда найдется выход. Даже если вы находитесь в тюрьме. И на эшафоте дают помилование. Редко, но дают.

Игорь пытался думать об этом, но серые стены в потеках, резкий запах туалета и вонь грязных носков не способствовали раздумьям. Мысли были под стать стенам, такие же мрачные. Он вновь и вновь переживал случившееся на квартире Носорога. Когда их начали пинать, то удары почти не чувствовались за душевной болью.

Всё покрыл какой-то туман. Их куда-то тащили, Анатолий кому-то резко ответил и получил удар в челюсть. Грязный подъезд, пропахшее табаком нутро машины, мрачные рожи полицейских. Сколько прошло ударов и времени? Игорь не знал. Он на автомате шел, на автомате ел, на автомате справлял нужду. Анатолий что-то говорил, Игорь на автомате кивал.

Какие-то бумаги, усталые люди, безрадостное небо сквозь решетку камеры. Кто и куда? Что происходит? Анатолий пытался докричаться до своего друга, но получалось это очень плохо. Игорь трудно возвращался к жизни — перед глазами стояло растерзанное тело Ирины, трупы Носорога и Кота. Всех тех, с кем он пересекался и кому принес несчастье. И Змей, эта гнида…

Даже когда Анатолий не выдержал и разбил ему нос одним точным ударом, даже тогда Игорь всего лишь улыбнулся окровавленными губами и сказал: «Спасибо!» Переходы, пересылки, встречи с потерпевшими. С каждым днем одна боль отходила на второй план, зато на место ей приходила другая — осознание того, что свободы не будет. К прошлому уже не вернуться. Ирина может оправиться, ей помогут родные, а у них?

Осознание себя пришло в один миг. Только что Игорь плавал в сиреневом тумане из обрывков воспоминаний, молящего взгляда Ирины и заляпанной кровью ванной, в которой плавали пятнадцать отрезанных голов, и вот он оказался в узкой камере на верхней лежанке двухъярусной кровати. Больше десятка мужчин занимались своими делами, кто-то спал, кто-то играл в нарды, кто-то в полголоса переговаривался. Игорь провел взглядом по камере и обнаружил Анатолия. Друг сидел за общим столом и курил, наблюдая за игрой. Сигарета как раз перевалила за половину.

— Слышь, братуха, оставь покурить! — именно такие слова услышал Анатолий.

Местная разношерстная публика вздрогнула, когда заговорил немой чудак с едва зажившими ссадинами на лице. Эти два новичка всегда держались особняком, за обоих говорил только черноволосый заключенный. В камере предварительного задержания было слишком много народа, не хватало кроватей и приходилось спать по очереди. Эти двое оккупировали одну из кроватей и никому не мешали. Как и все ждали суда. Не влезали, не наглели. Рыжеватый парень вообще не разговаривал, лишь делал то, что говорил ему черноволосый. Один из охранников предупредил смотрящего, чтобы ребят не трогали. Никто не заметил, как красноватый рулончик скользнул из руки охранника в руку смотрящего. Никто. И вот рыжик заговорил.

— Братуха! Да ё-моё! Очухался наконец-то? А я уж думал всё — накрылся мой друганчик, и вместо этапа в дурку загремит, — широко улыбнулся Анатолий. Он подскочил к кровати и протянул оставшийся окурок.

— Мы ещё не на зоне? — Игорь огляделся по сторонам.

— Не, пока в СИЗО паримся. Послезавтра отправимся на суд, а там уже и по этапу. Жало прислал весточку, что с ним всё в поряде, — прошептал Анатолий Игорю на ухо. — Он залег на дно, но нас не забывает и башляет так, что мы почти считаемся тут королями. Просит взять на себя пару дел, чтобы с него всё списали, и он смог выйти чистым.

— Да он не охренел вконец? Мы тут будем париться, а он на воле расслабуху ловить? — нахмурился Игорь.

Анатолий оглянулся по сторонам, но вроде бы никто не прислушивался к их разговору. Он снова прислонил губы почти к самым ушам Фары.

— Он инвалид, картечью его посекло так, что ходить никогда не сможет. Хирург говорит, что от силы протянет месяцев пять-шесть, да и крякнет. Так пусть хоть на воле помрет, а за это Жало обещал нам подогнать самого лучшего адвоката, который оттащит от расстрельной статьи. Змей на нас и так всё повесил — и «эльмашевских» и Носорога с Котом. Делом больше, делом меньше — зато на зоне будет спокой и уважуха.

— А… как там Ирина? — спросил Игорь.

Спросил не про родных, не про мать и сестру. Спросил про ту, которая снилась ему черными ночами и стояла перед глазами белым днем.

— Она жива осталась. Помяли её звери, в больничке сейчас. Но тоже заяву на нас накатала, так что ещё одно дело пришилось. Очень много всего, Игоряха, очень много на нас наклеилось. Надежда на адвоката осталась, — уже вполголоса сказал Анатолий.