Иисус и иудаизм

С беспримерной убежденностью, которая должна была поражать его слушателей, он ставит знак равенства между милосердным поведением Бога и своим собственным поведением по отношению к сборщикам податей. Кто, кроме Иисуса, мог отважится изобразить столь неправдоподобное и абсолютно неожиданное поведение отца по отношении к блудному сыну? Кто, кроме Иисуса, счел бы себя вправе взять на себя роль самого Бога в этой притче и объявить праздник по случаю восстановления отношений грешника с Богом? Те, кто пригвоздили его к кресту, обнаружив богохульство в его притчах — объявлявших о столь скандальном поведении Бога, — понимали его притчи лучше, чем те, кто не видел в них ничего кроме самоочевидного для всех сообщения об отцовстве и доброте Бога взамен суеверных верований в Бога гнева.

Но Иисус отождествляет себя с делом Бога в такой степени, что умирает за истину своих притч (р. 28 f.).

Мы видим здесь то же отсутствие интереса к историческому объяснению, которое часто отличает дискуссии о смерти Иисуса. Он умер, если говорить в двух словах, за Евангелие. Но как это случилось? Кто были те евреи, которые возражали против предложения милости грешникам? Где есть хоть какое-то указание на то, что притчи были восприняты как богохульство? Какие евреи отрицали отцовство и милосердие Бога и придерживались суеверных верований о его гневе? Где свидетельства о наличии связи между выраженным в притчах учением Иисуса, обвинением в богохульстве и распятием? Вызывает изумление фраза «те, кто пригвоздили его к кресту, обнаружив богохульство в его притчах»: неужели римляне были так оскорблены «богохульством» предложения милости грешникам? Налицо очевидное отсутствие контакта с исторической реальностью.

Существуют, конечно, невысказанные мнения о связи событий, которые, если их явно сформулировать, показывают, что позиция Швайцера, хотя исторически сомнительна, но логически последовательна. Линию аргументации можно было бы представить примерно так. В своих притчах Иисус объявил о прощении грешников. Так как прощение — прерогатива Бога, он хотел сказать (и был так понят), что ставит себя на место Бога. В этом состоит богохульство. Еврейский суд — это суд по обвинению в богохульстве. Римский суд фактически поддержал наущение еврейских лидеров, так что Иисус был de facto, если не de jure, казнен за богохульство. Таким образом, намерения Иисуса, его учение и его смерть связаны между собой. Для контраста можно напомнить разделяемую многими учеными точку зрения Буссета, что противостояние, приведшее к смерти Иисуса, не обязательно было связано с противостоянием иудаизму, которое отразилось в его учении.

Тенденция, насколько она к этому моменту просматривается, такова: увеличивается готовность видеть в Иисусе человека, сознательно противопоставляющего себя закону и другим главным моментам иудаизма. Относительно объяснений, почему он так делал, консенсуса не наблюдается. Все согласны, что он делал это ради исполнения воли Бога, но нет согласия по вопросу о том, было ли в его мыслях что-либо кроме простого утверждения, что в конкретных случаях он мог понять, что воля Бога требует прямого неповиновения закону. В работах, которые мы рассмотрим ниже, больше подчеркивается позитивная цель в смысле плана или программы, стоящей за противостоянием Иисуса частностям закона.

Начнем с краткого рассмотрения этого вопроса в книге Mayла «The Birth of the New Testament» 45. Прокомментировав присущий христианству инстинкт утверждать преемственность с Израилем, он указывает, что возникало также осознание различия и новизны. Он продолжает: